Мне 40 лет - Мария Арбатова

Подруги говорили: «Вот, допрыгалась со своим феминизмом, мужик ушёл к дурочке, рядом с которой он себя чувствует графом Монте-Кристо!».

Они ещё не знали тогда, как будут завидовать мне через несколько лет, напоровшись на точно такие же процессы в собственных семьях, годами волоча на спине не адаптирующихся к новой реальности мужей. И не имея такого королевского повода выгнать.

У меня не было распространённых женских страхов, что вот мужа увели, а другого не найду. Я отлично понимала, что никто никого не увёл, что это стопроцентно удачно поставленный спектакль.

Пётр и Павел вели себя как взрослые тактичнейшие люди. Очень переживали, но за всё время, боясь ранить, не задали мне ни одного вопроса. Вытаскивали меня гулять к Новодевичьему монастырю и ходили со мной на светские мероприятия, хотя им не всегда это было интересно.

С учёбой детей начались проблемы. Конечно, благотворительность с отдыхом преподавательницы на нашей даче не прошла безнаказанно. Пиететная часть отношения Петра и Павла к педагогам была необратимо разрушена. Они вступили в самую горячую часть переходного возраста, и проблемы в семье сделали их достаточно неуправляемыми. Для педагогов с навыками это не было бы неожиданностью, но в лицее работали сексуально не обслуженные климактерические тётьки, внутренний потенциал которых был рассчитан на девочек с косичками, пишущих круглым почерком стихи в тетрадку.

Пётр и Павел не то чтобы хамили, а просто не позволяли хамить себе, что обычно расценивалось советской педагогикой как вызывающее поведение. Они хорошо учились, но много прогуливали. Писали замечательные литературоведческие работы, но имели собственное мнение. Курили, из чего я не делала трагедии — я ведь курила сама и считала аморальным, сидя на кухне с сигаретой, заставлять их прятаться по подъездам.

Ещё до разборки их резко потянуло в музыку. И, отказавшиеся в своё время учиться на военных дирижёров, они начали неистово осваивать инструменты. Павел всё лето терзал гитару и стал басистом школьного ансамбля, а Петр стучал на барабанах и просил денег на дорогую ударную установку. То есть в ту секунду, когда в доме смолкло Сашино пение, в нём начались репетиции лицейской рок-группы.

Дети отвязывались, неприятности копились. В июне весь класс поехал на практику в Ростов Великий на реставрационные работы. Там их компанию застукали за распитием бутылки вина. Казалось бы, делов-то, дети кончили девятый класс. Но вылилось в страшную драму: тётки собирали собрания, верещали, боролись за чистоту рядов. Особенно неистовствовала дама, которая круглосуточно цедила горилку на глазах моих сыновей в Пастырском.

Вопрос об исключении именно Петра и Павла выглядел совершенно нелогично — пили-то все мальчики. Когда меня вызвали на педсовет и объявили об аморальном поведении сыновей, я не стала дискутировать, угрожать и торговаться. За плечами была война в прошлой школе, я не могла подвергать сыновей новой обструкции профнепригодных дур. И я забрала документы детей.

Рухнула последняя зона семейной стабильности. Плюс к поискам себя в новой ситуации и к поискам заработков добавились поиски новой школы, которая бы отвечала нашим запросам. К счастью, на базе Дворца пионеров начали организовывать лингвистический лицей, и Петра и Павла пообещали взять туда при условии, что в сентябре они сдадут собеседование на английском.

Я осваивала перестроечную страну и незамужнюю жизнь одновременно. Крыша съезжала от количества внезапно разрешённого. Пошла полоса, в которой все проекты одобрялись и реализовывались. Никто не контролировал оценками и замечаниями.

Все вокруг бросились заниматься бизнесом, но, с одной стороны, деньги не заводили меня, с другой, я была чистоплюйкой и видела, что это связано с махинациями. Я понимала, что свобода — серьёзное испытание для советского человека, и старалась осторожно взбираться по её ступенькам; много народу возле меня неслись наверх сломя голову и с криком падали вниз, поскользнувшись, ломая руки, ноги и позвоночники.

Все истерически быстро становились православными или иудеями, дворянами или дианетиками, депутатами или бомжами, меняли сексуальную ориентацию, образ жизни и образ самих себя.