«Любовь» и другие одноактные пьесы - Мартин Гургенович Алоян

слезы.) Бедный батя!.. А помните, как доктора хотели меня забраковать и отослать в тыл, когда я перешел линию фронта и пришел к вам из деревни?

Р а д у. Помню. Ты тогда схватился за мою шинель и ни в какую!

И о н а ш к у. То-то! Ионашку и не на то способен. Жаль, что потом заставили кашу варить.

Р а д у. Жаль.

И о н а ш к у. Смотрите, баде Раду, какая у него звездочка во лбу. Как у нашего Вороного! А может, это наш Вороной и есть? Когда батя, весь залитый кровью, упал, они забрали коня и ушли. А этот конь идет оттуда, от них. (Кричит.) Вороной! (Свистит.) Вороной!

Слышно ржание коня.

Вороной! Баде Раду! Наш Вороной!

Р а д у. Ваш Вороной давным-давно в земле истлел.

И о н а ш к у (свистит). Смотри, как ушами прядает! Вороной! (Выпрыгивает из окопа и ползет.)

Р а д у. Куда, Ионашкуле?!

Стрельба из автомата.

Не стрелять! За конем пошел, это, говорит, его Вороной!

Появляется  Л е й т е н а н т.

Товарищ лейтенант, прикажите прекратить огонь, убьют ведь!

Л е й т е н а н т. Если он вздумал бежать, сержант Дрэган, головой отвечаете!

Р а д у. Есть, отвечать головой, товарищ лейтенант!

Л е й т е н а н т. Гецадзе! Прекратить стрельбу!

Стрельба умолкает.

Г о л о с  И о н а ш к у. Товарищ сержант! Баде Раду! Идите, помогите мне, я Петре нашел!

Р а д у. Разрешите, товарищ лейтенант?

Л е й т е н а н т. Идите, сержант.

Р а д у  выпрыгивает из окопа. Вскоре появляется вместе с  И о н а ш к у, тащит  П е т р е.

(Помогая им втащить Петре в окоп.) Станчу, ты меня слышишь?

Р а д у. Где Викя, Петре? Где ты оставил Викю?

И о н а ш к у. Оставьте его, баде Раду, видите, он еле дышит. (Выпрыгивает из окопа.)

Л е й т е н а н т. Стой! Ты куда?!

И о н а ш к у. Разрешите, товарищ лейтенант, коня увести за блиндаж, не дай бог, шальная пуля заденет.

Л е й т е н а н т. Идите. После трое суток ареста.

И о н а ш к у. Есть, трое суток ареста! (Исчезает.)

Л е й т е н а н т. Что с ним?

Р а д у. Ранен в плечо.

Л е й т е н а н т. Станчу! Ты меня слышишь, Станчу?

П е т р е. Воды!

Л е й т е н а н т (подносит флягу к его губам). Что случилось? Где Виктор Иле?

П е т р е. Убит.

Л е й т е н а н т. Как это случилось?

П е т р е. Я ничего не помню… Мы, кажется, даже языка захватили… Не помню… Нас заметили и начали строчить из пулеметов… Викя упал… Потом ранило меня… Я пополз… Пулеметы стреляли все время…

Л е й т е н а н т (взволнованно). Это точно, что стреляли из пулеметов?

П е т р е. Точно. Это были крупнокалиберные пулеметы, я их по звуку знаю…

Л е й т е н а н т. Что вы там еще видели, Станчу?!

П е т р е. Танков там была уйма!

Л е й т е н а н т. Плохи наши дела, ребятушки!

Р а д у. О чем вы, товарищ лейтенант?

Л е й т е н а н т. Беда, сержант. Противник прорвал нашу оборону. Искали, где слабое место, и прорвали. Надо доложить.

Рокот моторов.

Спокойно, ребята, спокойно!

Слышны позывные рации. Л е й т е н а н т  уходит.

И о н а ш к у (прыгая в окоп). Вороной, баде Раду, вот те крест Вороной! Почему вынули гранаты?

Р а д у. Вынь и ты, Ионашкуле.

И о н а ш к у. Почему, баде Раду?

Р а д у. Послушай!

И о н а ш к у (прислушиваясь). Трактора! Откуда взяться здесь тракторам, баде Раду?

Г о л о с  Л е й т е н а н т а. Ребята, только что получен приказ командования: ни шагу назад! Все ляжем в эту землю, сами землей станем, но остановим наступление танков! Мы — последний редут. За нами — дивизия, которая перегруппировывается. У нас три орудия, у нас — автоматы и гранаты. Ни шагу назад!

И о н а ш к у. Кончается война, баде Раду, наши вошли в Берлин, откуда они взялись, эти танки? Я подумал, что это трактора. Видел я один трактор, до войны еще видел, и никак не выходит из головы. Всегда, когда приходилось видеть танки, всегда думалось, что они — трактора, вот только стволы казались странные, потому что, говорил я себе, для того, чтобы землю пахать, они не нужны, эти стволы, только гусеницы нужны да плуги…

Р а д у. Замолчи, Ионашкуле!

И о н а ш к у. Простите меня, баде Раду, чувствую я, что чепуху мелю, но, если замолчу, кажется, с землей меня сравняют… Маменька моя родная, что видят мои глаза! Трактора, да и все! Только вот стволы… а то будто пашут; кажется даже, что позади вижу борозды свежие…

Р а д у. Эти трактора сеют, Ионашкуле.

И о н а ш к у. Как им сеять, если земля еще не вспахана?!

Р а д у. Этим и не нужно пахоты, ведь не пшеницу же сеют!

И о н а ш к у. Смерть сеют, да?

Р а д у. Угадал, Ионашкуле!

И о н а ш к у. Что делать, баде Раду?

Р а д у. Ждать.

И о н а ш к у. А ждать-то чего? Пока танки раздавят нас?

Р а д у. Викю ждать, Ионашкуле.

И о н а ш к у. Какой еще Викя, баде Раду? Сказал же вам Петре Станчу, что Викя умер… Чего ждать его, если он умер?

Р а д у. Петре не говорил, что Викя умер. Он сказал, что его пули уложили. А пули не имеют точного адреса. Они могли пробить ему и руку и ногу…

И о н а ш к у. И сердце.

Р а д у. У человека одно сердце, не так-то легко пуле пробить его. Но, я вижу, ты хочешь, чтобы пули пробили Вике сердце. Почему, Ионашкуле? Почему держишь зло?

И о н а ш к у. Я не держу зла, баде Раду!

Р а д у. Я спрашиваю, почему ты хочешь, чтобы пули пробили сердце?

И о н а ш к у. Простите меня, баде Раду, я не подумал, когда говорил это.

Р а д у. Нет, ты подумал! Подумал, что, если пуля пробивает человеку ногу, правую ногу, он ползет, помогая левой; если человек останется без левой руки, ему поможет правая, если ему выбьют правый глаз, его поведет левый — и он доберется сюда, потому что отсюда он ушел и сюда должен вернуться, если сердце у него цело… Сказать тебе, почему хочешь Вике смерти?

И о н а ш к у. Не хочу я ему смерти, баде Раду!

Р а д у. Подождем Викю, Ионашкуле.

И о н а ш к у. Я их боюсь, баде Раду!

Р а д у. А батя твой не боялся?

И о н а ш к у. И батя боялся, ох как боялся батя! Один!.. Два!.. Три!..

Р а д у. Что ты считаешь, Ионашку?

И о н а ш к у. Трактора, баде Раду. Четыре!.. Пять!.. Шесть… Батя боялся, но он хотел видеть меня человеком, и еще хотел поднять на ноги остальных, потому что росли еще четыре несмысленыша — когда прыгнул на Вороного, он нас хотел защитить, а я, кого я защищаю, баде Раду, на этой чужой земле?

Р а д у. Землю твою защищаешь, Ионашкуле, могилу бати твоего защищаешь и тех четырех, перед которыми в долгу, и еще защищаешь седину твоей матери… Не смей, Ионашкуле!

И о н а ш к у. Четыре года ползли как проклятые за этой ордой. Четыре года, баде Раду, а за эти четыре года я бы женился и народил бы четырех детей! Четыре года, баде Раду, и в эти четыре года смерть скалилась на меня сорок четыре раза — и вот теперь, когда спета их песня, появились из преисподней эти трактора, которые сеют смерть и хоронят и мертвых и живых… Будете в меня стрелять, баде Раду?

Р а д у. Не знаю, может, буду, может, нет, но знай, если выживу в этом