Священные чудовища. Ужасные родители - Жан Кокто

Мадлен. Мишель!

Мишель. Что?

Мадлен. Ванна переполнилась, вода вот-вот хлынет на пол.

Мишель. Я оставил кран открытым. (Спешит в ванную комнату.)

Мадлен. Поторапливайся. Твоя мать ни за что не поверит, что ты решил здесь принять ванну. Она подумает, что ты смеешься над ней, хочешь сделать вид, что ты у себя дома.

Мишель. Это тетя Лео виновата. Сливное отверстие забилось, а это ее епархия. Тетя Лео – олицетворение порядка. Вы с нею созданы, чтобы найти общий язык.

Мадлен. У меня с ванной все в порядке.

Мишель. А у нас порой моются в тазу. Время от времени Лео оставляет нас наедине с проблемами. Но слишком привержена удобствам. Не выдерживает и начинает восстанавливать порядок.

Мадлен. Вытирайся. Торопись.

Мишель. Что я мог бы рассердить маму тем, что искупался у тебя… мне и в голову не пришло бы… а ведь верно! Ты – вторая тетя Лео, великий политик.

Мадлен. А ты изрядно изучил свою тетку…

Мишель. Да ведь мы давно живем вместе. Сам я ни о чем не забочусь.

Мадлен. Я ценю в тебе чистоту.

Мишель. Вот забавно!

Мадлен. Снаружи ты такой чистенький. Так иногда испачкаешься, как пачкаются дети… Но грязные колени – это ведь не грязь. А вот внутри нет никого на свете чище тебя.

Мишель. Я просто недоросль и невежда.

Мадлен. А что ты скажешь обо мне?

Мишель. О, ты такая образованная, читала классиков.

Мадлен. И переплетаю написанные ими книги.

Мишель. Ты в тысячу раз умнее меня. Известно ли тебе, что ты сможешь заработать на жизнь ремеслом переплетчика? А я буду у тебя на содержании.

Мадлен. Ты пойдешь работать, старина. Поможешь мне, если понадобится, и однажды мы откроем переплетную мастерскую.

Мишель. И разбогатеем. А потом, когда у нас будет свой дом…

Мадлен. Квартира, Мишель. Почему ты всегда говоришь о доме?

Мишель. Так всегда говорят у нас: дом, до́ма.

Мадлен. Не-ве-ро-ят-но.

Мишель. Но это так. Послушай! Когда у нас будет свой дом, если ты не позволишь мне жить среди беспорядка, я притащу тебя к нам, в нашу кибитку и заточу там, принудительно заставив делить со мной мою комнату с моим грязным бельем и моими галстуками, вечно плавающими в кувшине с водой.

Мадлен. И пяти минут не пройдет, как в твоей комнате будет наведен порядок.

Мишель. В тебе есть что-то дьявольское. Когда у нас будет свой дом, переплетная мастерская со второго этажа спустится в эту комнату или, наоборот, эта комната поднимется в мастерскую. Вещи следуют за мной по пятам, как кошки. Как так получается, что тебя всегда окружает порядок?

Мадлен. Это очень просто. Чувство порядка – оно или есть, или его нет.

Мишель обнаруживает, что Мадлен сидит на его носках.

Смотри-ка, мои носки, и где? А ведь я уверен, что снимал их в ванной.

Мадлен. Ты снял их в гостиной.

Мишель (надевает свои носки). Гостиной! А у нас дома и гостиной невозможно вообразить. Все драмы разворачиваются в комнате Софи. Как говорится, это комната преступления. Когда разгораются страсти, соседи тетушки Лео стучат в стену, и мы прекращаем ругаться! И все перемирия, мирные переговоры, грозовые паузы свершаются в своего рода призрачной столовой, или зале ожидания, пустой комнате, в которой имеется очень страшный, тяжелый и неудобный стол, который прислуга время от времени подвинчивает.

Мадлен. И твой отец все это терпит…

Мишель. О, папа… папа, он считает, что изобретает чудеса. На самом деле он работает над усовершенствованием подводного ружья. Пытается создать такое, что стреляет пулями. Я не шучу. Для папы классик – Жюль Верн. Можно подумать, что я старше его на десять лет.

Мадлен. А твоя мама?

Мишель. Когда я был маленьким, я хотел жениться на маме… Папа мне говорил: для этого ты слишком маленький. А я отвечал: «Подожду, когда мне будет на десять лет больше, чем ей».

Мадлен. Любовь моя…

Мишель. Прости, что я тебе все уши прожужжал про свое семейство. Понимаешь, я не смел говорить тебе о них до того, как признался им во всем. Там я молчал о тебе, а здесь мне было неловко, я был сам не свой, а поскольку я глуп, то предпочитал не говорить о них. И вот теперь наверстываю.

Мадлен. Тобой всегда движет чуткость, и это было более чем нормально не предавать вашу кибитку здесь, ты ведь не предавал наш с тобой секрет там.

Мишель. Софи вела себя неподражаемо, и папа тоже, и тетя Леони, все. Правда, началось все с драмы.

Мадлен. Драмы?

Мишель. Мама хотела вызвать полицию, чтобы меня арестовали.

Мадлен (донельзя удивленно). Полицию? Зачем?

Мишель. Ах, да просто это в ее духе, в духе маминой комнаты…

Мадлен. Это…

Мишель и Мадлен (вместе). Не-ве-ро-ят-но!

Мадлен (смеясь). Кто виноват, Мишель?

Мишель. Я, ты. Я не мог не провести ту ночь у тебя. А на следующий день… на следующий день…

Мадлен (подражая ему и снимая его ногу со стула). На следующий день… на следующий день ты испугался.

Мишель. Ну да.

Мадлен. Я тебе раз двадцать говорила: позвони им.

Мишель. Королева по части бестактности, никогда не говорите этого в присутствии Софи.

Мадлен. Я тебе советую говорить, и ты говоришь, но выходит промах за промахом, что для тебя так естественно.

Мишель. Точно.

Мадлен. И это то, что я люблю в тебе, дурачок. Ты не лжец.

Мишель. Лгать – дело непростое.

Мадлен. Ненавижу ложь. Малейшая ложь делает меня больной. Я допускаю, что можно промолчать, недосказать чего-то, чтобы как можно меньше боли причинить другому, но ложь… ложь ради лжи… Дело не в нравственности, я и сама безнравственна. Но я интуитивно чувствую, что ложь каким-то образом нарушает ход неких недоступных нашему пониманию механизмов, по ложному пути направляет некие волны внутри нас и все крушит.

Мишель (завязав шнурок на левом ботинке). А где второй?

Мадлен. Ищи!

Мишель. Вот это поистине невероятно. Минуту назад…

Мадлен. Ищи же!

Мишель (встав на четвереньки). Ты знаешь, где он.

Мадлен. Я его прекрасно вижу. Он прямо перед тобой.

Мишель (удаляется от стола, посреди которого лежит его ботинок). Горячо?

Мадлен. Совсем холодно.

Мишель. И ты еще поторапливала меня…

Мадлен. Великий политик! (Приподняв ботинок за шнурок, Мадлен показывает его Мишелю.)

Мишель. Это уж слишком! Мама – та отыскала бы его, где бы он ни был, даже в моей постели.

Мадлен. Она, должно быть, очаровательна, твоя матушка. Как жаль, что я умираю от