Лолита. Сценарий - Владимир Владимирович Набоков

Лолита. Мне не стоило писать тебе. Это была большая ошибка. Теперь ты все испортишь.

Гумберт. Может, твой муж сообщит мне необходимые сведения?

Лолита (вспыхнув и ощетинившись). Не трогай Дика! Понятно? Оставь моего бедного Дика в покое. Он ничего не знает о всей этой истории. Он думает, что я родилась в знатной семье и убежала из дому ради того, чтобы мыть посуду в трактире. Зачем осложнять и без того трудное положение, зачем разгребать всю эту грязь?

Гумберт. Будь благоразумной девочкой – если ты рассчитываешь на мою помощь. Ну-ка, его имя!

Лолита (повернувшись, роется на захламленном столике). Я думала, ты давно угадал.

(С лукавой и грустной улыбкой.)

Это было такое сенсационное имя. Ты бы не поверил… Я сама едва могу поверить – и теперь никого нет, кому бы я могла похвастать.

Гумберт. Пожалуйста, его имя.

Лолита. Оставь этот разговор. Это не так уже важно. Хочешь папиросу?

Гумберт. Нет. Его имя.

Лолита (закуривает и решительно качает головой). Уже поздно устраивать скандал.

Гумберт. Хорошо. Боюсь, мне пора. Привет мужу. Приятно было повидать тебя.

Лолита. Ах, это так глупо – настаивать. Мне, право, не стоит его называть. Но с другой стороны – ты действительно так хочешь знать, кто это был? Так вот, это был —

Тихонько, конфиденциально, высоко подняв узкие брови и выпятив запекшиеся губы, со светскими нотками, не без нежности, иронично и как бы издавая приглушенный свист, она произносит имя:

Лолита. Куильти.

Гумберт изумленно глядит на нее.

Лолита. Да, Клэр Куильти, драматург. Ах, да ты ведь тысячу раз видел его лицо на папиросных рекламах. И он был в той милой гостинице в Брайсланде – помнишь? И он написал ту пьесу, которую мы исполняли в Бердслейской школе. Он приходил на репетиции. А потом целыми днями преследовал наш автомобиль. Ты знаешь, что такое «циник»? Вот это он и есть: лысый, хохочущий циник. Да, это он. Клэр Куильти. Единственный мужчина, которого я безумно любила.

Гумберт. А Дик?

Лолита. Ах, Дик – чудный. Полное супружеское счастье и все такое. Но я совсем не это имею в виду.

Гумберт. А я? Я, конечно, не в счет?

Некоторое время она смотрит на него, будто пытаясь осознать довольно нудный и неудобный факт, что Гумберт был ее любовником. Этот бедненький роман отвергается ею, как скучный вечер в гостях, как в пасмурный день пикник, как тоскливая дождевая капля.

Он убирает свое колено от радиуса действия ее тычка – одного из новоприобретенных жестов.

Лолита. Не говори глупостей. Что прошло, то прошло. Ты, в общем, был хорошим отчимом.

Гумберт. Где он сейчас?

Лолита. Клэр Куильти? Да какое это имеет значение? Думаю, в Паркингтоне. У него там дом, настоящий старый замок.

(Роется в стопке журналов на нижней полке стола.)

Где-то была его фотография.

(Вытягивает затертую книжку журнала «Взгляд».)

Ага, вот где.

Своими тонкими руками она открывает журнал, показывая фотографию «Замка Ужаса», того самого, который появляется в первом кадре Пролога. С глубоким вздохом она изрекает:

Лолита. Этот мир – всего лишь серия бешеных комических номеров. Если бы кто-нибудь описал мою жизнь, ему бы никто не поверил.

Она направляет в камин стрелу папиросы, быстро постукивая по ней указательным пальцем, совершенно как это делала ее мать. Курение строго воспрещалось в царствование Гумберта Грозного.

Гумберт. Нет. Не думаю. Итак, вернемся к делу. В Бердслее ты, значит, предала меня.

Лолита. Предала? Нет. Вообще-то Ку – знаешь, его все звали Ку – относился к тебе с пониманием и сочувствием. Много лет назад, только никому не рассказывай, у него были неприятности с полицией из-за жалобы одной маленькой девочки. Видишь, вы были из одного теста. О, он знал о нас с тобой всё, катался со смеху, слушая меня.

Она улыбается, выдыхает дым, качает головой, бросает папиросу.

Лолита. Он, знаешь, видел насквозь всё и всех. Он не был как ты или я, а был гений. Он придерживался восточной философии жизни. Он верил в Жизнь. Ах, он был замечательный человек. Забавно, я рассказываю о нем в прошедшем времени, как будто мы все умерли.

Гумберт. Куда именно он отвез тебя, когда ты с ним сбежала?

Лолита. Да, это было ужасно гадко с моей стороны, признаю. Он повез меня на шикарное ранчо рядом с Эльфинстоном. Ранчо «Дук-Дук». Глупое название.

Гумберт. Куда именно? По какому шоссе?

Лолита. Никакого шоссе – пыльная дорога, ведущая вверх, на небольшую гору. Но это, вообще, теперь все равно, так как ранчо больше не существует. А жаль, потому что это было что-то особенное. Ты представить себе не можешь феноменальную роскошь этого ранчо – там было всё, ну просто всё, даже собственный водопад внутри дома. Знаешь, когда мы с Ку приехали, нам устроили нечто вроде коронации.

Гумберт. Кто устроил? Там были и другие люди?

Лолита. Ах, просто куча буйных мальчишек и парочка старых толстых нудистов. И поначалу все шло просто отлично. Я была кем-то вроде принцессы, и Ку обещал отвезти меня в Голливуд и сделать из меня звезду экрана и все такое. Но до этого так и не дошло. А вместо того я должна была с остальными Бог знает что проделывать для съемок грязных фильмов, пока Ку неизвестно где пропадал. Когда он вернулся, я сказала ему, что мне нужен только он, а не эта толпа извращенцев. Был скандал, и он вышвырнул меня. Вот и всё.

Гумберт. Ты могла вернуться ко мне.

Лолита (улыбка, пожиманье плечами). Ах, не знаю… Ты бы убил меня. И к тому же я была уже взрослой, сама могла о себе позаботиться. Так что я была горничной в мотелях и мыла посуду в пришоссейных ресторанах. Потом поняла, что больше не могу, и попробовала вернуться на ранчо. Но оно просто не существовало больше, сгорело дотла. Так странно.

(Задумчиво затягивается папиросой.)

Ну вот, потом я опять работала в закусочных, и однажды Дик подвез меня. Мы оба были одиноки, и так все у нас началось.

Она прикрывает глаза, откидываясь назад, на подушку дивана, выставляет живот и опускает одну байковую ножку на пол.

«Я знал теперь все, что мне нужно было знать. В мои намерения не входило терзать мою милочку. Где-то за лачугой радио запело после трудового дня о безумной, обреченной любви, и вот она была передо мной, уже потрепанная, с уже не детскими вспухшими жилами на узких руках, вот она полулежала передо мной,