Театр. Том 2 - Пьер Корнель

Так много полегло, что никому не счесть…

Погибла бы и я той страшною порою,

Но знал парфянский царь: сперва с его сестрою

Я щедро разочтусь. Он, чтоб ее спасти,

Решился наконец на мир со мной пойти.

Не нарушать его я поклялась пред всеми,

И обманула всех, и выиграла время,

А время — дивный клад, сокрытый от людей;

С ним я опять сильна… Но вижу сыновей —

Сейчас сама поймешь, какими торжествами

Хочу закончить день, превозносимый вами.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Те же, Антиох и Селевк.

Клеопатра.

Садитесь, сыновья. Сегодня ввечеру

Трудов и чаяний я урожай сберу,

Увижу наяву свершенье всех стремлений.

Венец, что сберегла средь стольких треволнений,

Сыновнее чело украсит наконец.

Немалых горестей мне стоил сей венец!

Когда Трифон поверг страну в пучину смуты,

Какие я тогда изведала минуты!

Вас к брату моему мне отослать пришлось —

Для блага вашего жила я с вами врозь.

Те годы черные, несчастьями чреваты,

Мне только скорбь несли, несли одни утраты.

Был город осажден, враг покорил страну,

Когда разнесся слух, что у парфян в плену

Скончался ваш отец. Вопила чернь, бунтуя,

Что надобен ей царь. Я, плача, негодуя,

Но зная — мне одной народ не обуздать,

Ему, бесчинному, царя решилась дать.

Ваш дядя Антиох мне стал тогда супругом.

Я думала, что вам он будет верным другом,

Что, падающий трон умело поддержав,

Оплотом станет он законных ваших прав,

Но я и тут была обманута судьбою:

Он, почву твердую почуяв под собою,

Разбив мятежников, победой упоен,

Решил, что сам займет им укрепленный трон,

Что, власть завоевав, он властью насладится,

А кто помянет вас, тому удел — темница.

Освободитель наш, гроза мятежных сил,

Себя захватчиком и деспотом явил.

С собой покончил он, его простить должны мы…

Но горести мои — увы! — неисчислимы.

Священные слова — родитель и супруг —

Они теперь ничто, пустой, ненужный звук.

Кто в этом виноват? Супруг мой, ваш родитель!

Он к теням не ушел в загробную обитель,

Но оказался жив затем лишь Никанор,

Чтоб гибель нам нести, навлечь на нас позор!

Не знаю, был он прав, творил ли преступленье,

И не хочу судить. Темно богов веленье.

Могу сказать одно, не потупляя глаз:

Что мною свершено, то свершено для вас.

Преступна иль права, но я не царской властью

Была ослеплена, а материнской страстью.

К чему мне царский трон? Исток бессчетных слез,

Он только бедствия и треволненья нес.

Зачем могущество измученной и слабой?

У брата кончить дни я возле вас могла бы…

Как! Пусть отец, ярясь, отнимет у сынов

Плоды моих забот, страданий и трудов?

Двенадцать лет жила меж ужасов и мрака,

Чтоб ваш венец надел сын от другого брака?

С такою низостью смириться? Вас предать?

На все, на все пойдет разгневанная мать!

Примите ж, сыновья, от матери с любовью

Трон, что оплачен был — увы! — отцовской кровью.

Кто враг своим сынам, тот, мнилось мне, злодей…

О небо правое, срази меня, убей,

На зло ответив злом, я тоже виновата…

Сынам — венец и трон, а матери — расплата,

По справедливости меня одну казни,

А детям ниспошли безоблачные дни.

Антиох.

Мы знаем, госпожа, давно мы угадали,

Ценой каких забот, и страхов, и печали,

Бессонного труда, бесчисленных потерь

Сперва спасла нам жизнь, даруешь трон теперь.

Мы слушали тебя, и очи увлажнялись,

И благодарностью сердца переполнялись,

Но, чтобы не было пятна вовек на ней,

Развязка страшная пусть сгинет в бездне дней.

Рок подгоняет нас рукой своей железной,

Бороться с ним нельзя и спорить бесполезно…

Пусть губкой будет стерт, завесой будет скрыт

Тот образ сумрачный, что сердце леденит!

Сын, глядя на него, свершает преступленье.

Нам не дано понять небес произволенье,

Но тут уместнее молчать или забыть,

Чем, громко сетуя, ручьями слезы лить.

Мы оба ждем венца — таиться в том нет нужды,

Но нетерпения равно мы оба чужды,

И нынешний удел нам с братом не тяжел.

Купила дорого ты право на престол,

Так украшай его, пока он не прискучит,

Не то раскаянье обоих нас измучит,

Укоры совести начнут когтить сердца:

Вернулись сыновья, чтоб мать лишить венца!

Селевк.

Я с братом, госпожа, от всей души согласен.

Венец властителя заманчив и прекрасен,

Но честолюбие — не главное для нас:

Спокойно будем ждать, перед тобой склонясь.

Цари во здравие. Тебе к лицу всевластье,

А верноподданность — наш долг и наше счастье.

Меж тем наследник твой, тобой руководим,

Искусство управлять изучит до глубин.

Клеопатра.

Бесстрашно предо мной все мысли обнажите:

Вам не венец тяжел, не от него бежите,

Не власть пугает вас, но этот брак мерзит,

Брак с Родогуною. Невыразимый стыд

Сей царственный венец надеть одновременно

И на свое чело и на чело презренной,

Той, что надеялась у вас его отнять.

Вы не хотите честь бесчестьем запятнать!

О, как понятны мне, как близки чувства эти!

Счастливейшая мать! Достойнейшие дети!

Судьбу родителя постигли сыновья:

Оправдан ими он, оправдана и я.

Заставили его идти в поход постылый

Парфянка — чарами, парфянин — ярой силой,

И не во мне, о нет, а в Родогуне суть:

Она моей рукой его пронзила грудь.

Любовный этот пыл, позорный и печальный,

Он стоил вам отца, мне — чистоты начальной.

На все дерзнула я пойти лишь для того,

Чтоб не утратили сыны мои всего.

Убейте же ее, она всему причиной,

И стану вновь тогда и гордой и безвинной.

Как мне