Театр. Том 2 - Пьер Корнель

И душу ей не жжет ревнивая досада,

И опостылел трон, и дорог мир в стране,

И не грозит ничто царевичам и мне?

Итак, недолжные питаю подозренья,

И все ее дела — защиты честной звенья,

И может слыть она примером доброты?

Как я была права, как заблуждалась ты!

Теперь ты поняла?

Лаоника.

А ты, ты поняла ли,

Как я тебе верна? Не высказать печали,

Не выразить тоски, стеснивших грудь мою.

Да, заблуждалась я, и это признаю,

И, нарушая долг пред госпожой своею,

Ужасный замысел тебе раскрыть я смею.

Родогуна.

Не дожила бы я до завтрашнего дня,

Когда б не твой рассказ. Но, предварив меня,

И дальше помоги. Придумай, посоветуй,

Как выбраться живой мне из ловушки этой,

Сквозь все опасности искусно проведи…

Лаоника.

Советовать тебе? Молю, освободи

Меня от этого! Подумай: разве мало,

Что я от госпожи тебя остерегала?

С тобою здесь Оронт, он разумом богат,

Его послал сюда парфянский царь, твой брат.

На брачных торжествах владыки представитель —

Вот кто советчик твой, твой бдительный хранитель.

Тебе подскажет он спасенья верный путь,

А мне к его речам пристало слух замкнуть.

В любви царевичей прибежища ищи ты:

Ни в ком ты не найдешь надежнее защиты,

И все ж не поручусь, что та, чье сердце лед,

Убийцы тайного к тебе не подошлет.

О небо! Если ей шепнут про нашу встречу,

Смерть подползет к тебе, я головой отвечу…

Не медли же. Прощай! Я больше не могу…

Родогуна.

Иди и знай, что я перед тобой в долгу.

Лаоника уходит.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Родогуна, Оронт.

Родогуна.

Что скажешь мне, Оронт? Смерть нас к стене прижала,

Назначен трон тому, кто лезвие кинжала

В меня вонзит. Как быть? Бежать? Смиренно ждать?

Или сражение ей, вероломной, дать?

Оронт.

Бежать? Но сможем ли мы одолеть преграды?

Везде, куда ни глянь, дозорные отряды;

Тебе не отойти отсюда ни на шаг,

Коль жребий твой решен. Но может быть и так,

Что в западню тебя толкает Лаоника:

В ней лжива искренность и преданность двулика.

Царице надобно в тебя боязнь вселить,

Чтобы из Сирии немедля удалить

И ненавистный брак порвать, но столь умело,

Как будто ты сама его порвать посмела,

И возгласить потом, злорадство затая:

Тобой нарушен мир, во всем вина твоя.

Увидев, что к войне он снова приневолен,

Не ею, а тобой царь будет недоволен

За малодушный страх, тебе затмивший взор,

И за неверие в высокий договор.

Вторжением армян наш властелин так занят,

Что, оправдав ее, тебя презреньем ранит.

Ты ныне отступить не можешь ни на пядь,

Здесь, только здесь должна венец иль смерть приять:

Не уготовано тебе венца другого,

Так не пятнай себя и будь к борьбе готова!

Родогуна.

Как твой совет хорош и как отважна речь!

Но ты забыл, Оронт: отваге нужен меч.

Мой брат увел войска. Возможно ль нам сразиться,

Нам, жалкой горсточке, с разгневанной царицей?

Оронт.

Тот разум потерял, кто стал бы уверять,

Что эта горсточка рассеет вражью рать.

Мы жизнь с готовностью к твоим ногам положим,

А более ничем помочь тебе не сможем.

Но есть союзница, которая сильней

Всех небожителей и всех земных царей:

Любовь царевичей — твой щит, твоя ограда.

Довольно, госпожа, улыбки или взгляда —

И против матери любой из них пойдет.

Обоих между тем боготворит народ.

Рукой железною царица правит ими,

Но и сыновних чувств любовь неодолимей.

Теперь дозволь уйти. Я соберу парфян

И подготовлю их. Наш малолюден стан,

Но мужеством силен. Предупрежден заране,

Не посрамит себя в ожесточенной брани.

А ты к царевичам немедля воззови:

Чтоб власть завоевать, дай властвовать любви.

(Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Родогуна одна.

Родогуна.

Как! Мне унизиться до хитрости презренной!

Молить царевичей, прикинувшись смиренной,

Уловки женские искусно в ход пускать,

Надеясь в их сердцах прибежище сыскать!

О нет, стократно нет! Такие ухищренья

Рожденным в пурпуре внушают отвращенье.

Я службу их приму — довольно и того:

Пусть всем пожертвуют для счастья моего.

Измерю их любовь, ее порыв и силу,

Приманкой не дразня, не разжигая пыла.

Кто будет верен мне и непоколебим,

Тому я власть вручу, но властвуя над ним.

Разбужен замыслом царицы вероломным,

Взлети, взметнись, мой гнев, пожаром неуемным!

Ты, память-узница, освободись, восстань:

Великому царю мы задолжали дань.

Пылала в нем любовь и ненависть пылала,

Когда, весь залитый струями крови алой,

Мне крикнул: «За тебя я гибну. Отомсти!»

О дорогая тень, прости меня, прости!

Не отомстила я. Скрывая стыд и муку,

Уже готовилась предательскую руку

Поцеловать как дочь. Свой долг перед тобой

Я не исполнила, затем что долг иной

У нас, у избранных, чей корень благороден:

Чем царственный побег, тем менее свободен.

Любовь и ненависть! Вам не разбить препон,

Которые кладет нам разума закон.

Уже возмездие шагало по дорогам,

Но мира шаткого я сделалась залогом,

И, самое себя безжалостно поправ,

Я жертву принесла во благо двух держав.

Но строит в тишине мужеубийца ковы,

Спешит твои следы стереть с лица земного:

Ты отдал сердце мне, его в груди таю,

Вот почему пронзить ей нужно грудь мою.

Нет мира для нее, нет чести, правды, долга.

Себя смиряла я, смиряла слишком долго…

Любовь и ненависть! Вам больше нет препон.

О царь, отныне ты — единый мой закон!

А ты, в ком Никанор