Бабья доля или Добродея - Наталья Александровна Баскакова

– Мама Лоза, смотли, как класиво!

– Доча, днём город ещё красивее,– заверила в душе обеспокоенная мать.

Но через короткое время восхищение ночным городом сменилось скитанием от ворот к воротам. Трамвай остановился на остановке в частном секторе. Роза запомнила название улицы, а вот номер дома у неё «крутился» в голове, но какой точно, бедная женщина никак не могла вспомнить.

В конце концов, собственный мозг ей выдал номер дома. Роза с уверенностью постучала в ворота. После некоторых усилий в одном из окон появился свет. На стук вышла хозяйка и спросила с татарским акцентом:

– Кито там?

Ночная гостья поняла, что на этот раз мозг её подвёл, однако, деваться было некуда. Надеясь, хоть на какое-то чудо, она взмолилась:

– Откройте, пожалуйста, и пустите переночевать.

Ворота открылись, и незваные гости прошли в дом. От вида Дашеньки хозяйка невольно пошатнулась:

– Щё девищкой слущилось, – брезгливо и с подозрением взглянула хозяйка на Дашу.

Роза рассказала всё, как есть. Хозяйка тяжело вздохнула. Затем принесла какую-то дерюжку и бросила в углу возле порога:

– Зидесь ложитыс.

Выключила свет и ушла в соседнюю комнату. Роза была счастлива, как будто её с ребёнком не по- собачьи положили спать, а, по меньшей мере, на шикарную кровать с пуховиками.

***

На второй день Дашу госпитализировали в кожное отделение областной больницы. Именно в этой клинике решили, что лечение должно проходить непременно комплексно. Роза в этот же день нашла родственников своей приятельницы. Они проживают по тому же порядку, через пять домов от того пристанища, где они с дочкой коротали ночь.

Даша лежала в палате с взрослыми пациентами. Каждое утро она просыпалась с марлевой салфеткой на лице, смоченной в фурациллине, чтобы снять отёки и раскрыть девочке глаза. Когда глазки открывались, Даша видела перед собой родное мамино лицо.

Девочке казалось, что красивее человека, чем её мама, просто не существует.

Роза и на самом деле выглядела великолепно. Смуглая, с нежным румянцем на щеках, темноглазая брюнетка в белом халате. Всё это придавало особую неотразимость.

Женщины, обитающие в одной палате с Дашей, художница Марина и Валентина, удивились, такая молодая женщина и уже большая дочка, как-то одно к другому не вяжется (раньше рождение ребёнка в юношеском возрасте считалось аморальным поступком). Любопытсво распирало женщин. Они уже не могли дождаться Розу и решили расспросить Дарью:

– Даша, сколько твоей маме лет?

– Тлиццать, – не задумываясь, ответила девочка с покрытым смоченной салфеткой лицом.

– Не может этого быть, – ахнули женщины.

– Почему, не мозет? – не поняла девочка.

– А ты точно знаешь? – допытывалась Марина.

– Да.

Когда пришла Роза, Марина спросила:

– Вы нас простите, Роза, за деликатный вопрос, сколько Вам лет?

– Тридцать, – ответила женщина.

– Мы думали, что Вам лет двадцать.

– Ну, не в пятнадцать же лет я родила Дашу, – возмутилась Роза.

– Вот-вот, Дашенька и сказала, что вам тридцать лет, да мы не поверили, уж очень легко последовал ответ.

– У меня Даша всё знает, – с гордостью сказала счастливая мать. Роза отжала салфетку и вновь положила девочке на лицо, – она вам уже рассказывала сказки?

– Не только сказки, но и стихи, – с восторгом ответили Дашины соседи по палате.

Неизвестно, почему взрослые так потянулись к больному ребёнку. Быть может где-то далеко в душе появлялось сострадание к тяжело больной малютке, а может от того, что Даша обладала феноменальной памятью. Девочка знала почти все сказки наизусть.

Больные из других палат приходили, как на концерт. Дарья с особым выражением рассказывала сказки и стихотворение «Рассеянный». И совсем неважно, что маленькая «артистка» не могла выговорить букву «р», да и некоторые другие буквы страдали в её лексиконе. Самое главное, что она душу вкладывала в свои сольные номера. А это, поверьте, не каждому взрослому, особенно современному артисту, свойственно.

За своё выступление маленькая солистка от взрослых дядь и тёть получала гостинцы. Это был её первый, честно заработанный гонорар в жизни. Обидно то, что далеко не каждый гостинец ей можно было съесть.

      Наконец-то, всё позади: примочки, серо-ртутная мазь, чёрный хлеб, пропитанный горьким лекарством, таблетки и даже пирожки с морковкой, которые, не смотря на свою неприхотливость, Дарья ела опричь души. Вообще, надо сказать, девочка выдержала все процедуры стойко, слёз, ну почти, не проливала.

В награду за все её мучения и страдания счастье улыбнулось ей. Через две недели девочка стала совсем здоровой и уже на всю жизнь. Правда, ещё глазкам было немного больно смотреть на яркий свет.

***

Пока мать с дочерью находились в областном центре, в деревне да и в семье Шлемовых произошли некоторые события – плохие и хорошие. Умер Вася Логунов – его нашли на колхозном конном дворе задушенным.

Реабилитировался Порфирий. Он приехал в Рудницк с новой женой, с которой их свела судьба в ГУЛАГе. Татьяна Ивановна, так звали жену Порфирия Афанасьевича – литератор. В своё время в круг её друзей входили известные писатели и поэты. Она была, что называется, «за руку знакома» с Сергеем Есениным, Владимиром Маяковским.

После лагерей реабилитированные узники поселились в местечке Ясная Поляна. Они дышали тем воздухом, где когда-то творил свои шедевры великий русский писатель Л.Н.Толстой.

Где бы ни был Порфирий, в каких бы кругах не вращался: взлетал ли на высоты славы, падал ли в пропасть унижения, он никогда, ни на минуту не забывал о своей малой Родине. Вот и сейчас, стоило им только с женой укорениться на новом месте жительства, как они тут же поехали в Рудницк.

Пока женщины готовили в доме Сыркиных праздничный стол по случаю приезда таких долгожданных и от души желанных гостей. Братья вышли во двор.

Апрельское солнце светило ярко. Повсюду звенели ручьи. Во дворе бегали куры, о чём-то переговариваясь. Скорее всего, интересовались, откуда гости понаехали. Домашний пёс Акбар вылез из своей конуры, погремел цепью, зевнул во всю собачью пасть и отправился восвояси.

Братья опустились на берёзовые чурбаки. Не смотря на то, что Порфирий в душе, очень скорбел о Дарье, и не мог смириться с нелепой гибелью любимой женщины, он одобрил выбор старшего брата:

– Тиша чё топерча делать, Дашу не вернёшь. А Лёса, ну и что, пусть даже деревенска, мы ведь тожы не из городских.

– Да, Трофимовна, чудесна женщина. Ведь ты посмотри- ка, не имея никакого материнского опыта, она не только в лихолетье смогла сохранить семью, но никого не допустила не до сумы, не до тюрьмы. Худо-бедно, а все из них определились на земле, и в этом в перву очередь, заслуга Лёсы. А