Фауст. Страдания юного Вертера - Иоганн Вольфганг Гёте

запястья и блеск диадем

Покоятся гордо в надменной красе.

Но стоит, царица, тебе захотеть,

И все –  налицо;

И вступит –  о диво! – в неслыханный спор

С алмазом и златом твоя красота.

Елена

И дальше так сказал мне повелитель мой:

«Когда же там в порядке все осмотришь ты,

Треножников возьми ты, сколько надобно,

Сосуды все священные, которые

Нужны жрецу, когда обряд свершает он,

Котлы и чаши, также блюдо круглое;

Воды налей ты из ключа священного

В высокие кувшины; приготовь еще

Ты дров сухих из дерева горючего

И острый нож, со тщанием отточенный.

О прочем же сама должна подумать ты».

Так он сказал и в путь затем послал меня.

Но что хотел он в жертву принести богам

Из всех земных созданий –  не сказал он мне.

Здесь тайна есть; но больше не забочусь я:

Известно все бессмертным лишь, которые

Свершают то, что в сердце их задумано.

Добром ли, злом ли смертным то покажется,

Сносить должны покорно всё мы, смертные.

Нередко жрец, подняв секиру тяжкую,

Над жертвою склоненной заносил ее,

А опустить не мог: была помехою

Рука врага иль близость Бога вечного.

Хор

Что приключится –  не ведаешь ты!

Смело, царица, иди

Твердой стопой!

Вечно и зло и добро

Смертным приходят нежданно!

Им предскажи –  не поверят они!

Троя горела; видели мы

Смерть пред очами, позорную смерть;

Ныне же здесь мы тебе

Радостно служим и видим

В вечном сияньи небесное солнце

И красоту несравненную,

Видим –  тебя, о счастливые мы!

Елена

О, будь, что будет! Ныне же прилично мне

Немедленно войти отсюда в царский дом,

Желанный, милый, мной почти потерянный

И вновь мне данный, как –  сама не знаю я.

Не так легко взойти мне на ступени те,

Где в детстве я, бывало, резво прыгала.

(Входит в дом.)

Хор

Сестры любезные,

Бедные пленницы,

Бросим свои мы печали!

Вместе с Еленою,

Вместе с царицею

Счастливы будьте, которая

Поздно, но твердой стопой зато

Радостно снова является

Ныне в родную обитель.

Вам, небожители,

Тихо и счастливо

В дом нас приведшие, – слава!

Ибо свободные,

Как окрыленные,

Смело порхают над бездною;

Пленник же, горько тоскующий,

Тщетно из бездны тюрьмы своей

Руки в мольбе простирает.

Вновь из чужбины ее

Боги вернули домой;

Наш Илион погубив,

Боги примчали Елену

В древний и вновь разукрашенный

Отческий дом,

После безмерного

Счастья и горя

Детство далекое

Снова заставили вспомнить.

Панталис

(как предводительница хора)

Покиньте, сестры, песни путь, столь радостный,

К дверям высоким взор вы обратите свой!

Что вижу я, о сестры? Возвращается

Назад царица к нам шагами быстрыми.

Что было там, царица? Что могло тебе

В дому твоем попасться не приветное,

А страшное? Я вижу –  что-то было там,

Я вижу недовольство на челе твоем,

И гневное я вижу изумление.

Елена

(возбужденная, оставив двери открытыми)

Не свойствен страх обычный Зевса дочери,

Пустой испуг не тронет сердца гордого;

Но ужас, мрачный ужас, Ночью древнею

Рожденный искони, во многих образах,

Как в бездне горной пламенное облако,

Являясь нам, смущает и героя грудь.

Так и сегодня жители стигийские[36],

Ужасные, при входе мне явилися,

И я с порога милого, желанного

Должна была бежать, как гость непрошеный.

Но нет, на свет я вышла ныне: далее

Прогнать меня нельзя вам, силы мрачные,

Кто б вы ни были! Дом же освящу я свой,

И, чистый вновь, меня с приветом примет он.

Панталис

Что было там с тобой, жена высокая, Открой рабыням ты своим почтительным.

Елена

Что было там –  вы сами видеть можете,

Коль ночь еще в свои пучины тайные

Не поглотила вновь того чудовища.

Но чтоб вы знали, все я вам поведаю:

Вступая в глубь родного дома радостно,

Чтоб долг свершить скорее свой супружеский,

Дивилась я безмолвию глубокому.

Ни звук шагов не слышался ушам моим,

Ни вид работы спешной не пленял очей;

Служанки не встречались мне, ни ключница,

Приветливо гостей всегда встречавшие.

Когда ж потом я к очагу приблизилась,

У груды пепла теплого сидела там

Огромная старуха, вся закутана,

Не спящая, но в думы погруженная.

Зову ее к работе повелительно,

Подумавши, что ключницу я встретила,

Которую оставил царь хозяйкою.

Закутавшись, молчит она, не тронется!

Моим угрозам наконец ответствуя,

Она рукою машет, чтоб ушла я прочь.

Я, в гневе отвернувшися, спешу от ней

По горнице пройти в казнохранилище;

Но чудище, поднявшися стремительно,

Становится, дорогу заграждая мне,

Как госпожа, – огромная и тощая,

С кроваво-мутным взором, видом странная,

Ужасная и взору и душе людской.

Но нет, никак нельзя словами бедными

Вам описать ужасное видение.

Вот, вот она на свет выходит дерзостно.

Но здесь мы господа, пока придет наш царь.

Могучий Феб, бессмертный друг прекрасного,

Сразит созданье мрака иль прогонит прочь.

Форкиада показывается в дверях.

Хор

Много, хоть кудри юные вьются

Вкруг моих щек, испытала я в жизни:

Много пришлось мне страшного видеть:

Ужасы боя. Трои пожар

В ночь беды.

В облаке пыли, между толпами

Воинов шумных, голосом страшным

Боги взывали; с голосом медным

В поле носился грозный Раздор

Возле стен.

Ах, тогда еще высились

Стены гордые! Пламя же,

Дом за домом объявшее,

Страх и горе несущее,

Вихрем дальше помчалося

Всюду над городом сонным.

Я бежала сквозь дым и чад;

Близко, близко носилися

Боги в пламени гневные,

Страшно дивные образы;

Шли они, исполинские,

Огненной тучей одеты.

Видела я или грезилось

Только душе лишь испуганной

Чудо такое –  не знаю я;

Но что ныне ужасное

Мне пред очами явилось –

Это я знаю и вижу.

Я могла бы сама теперь,

Если б страх не удерживал,

Чуда коснуться руками.

Кто ты из страшных

Форкиса дщерей?[37] Ибо, как вижу я,

Ты –  из их рода.

Верно, одна ты из мрачных чудищ,

Око одно лишь и зуб один

Вместе имеющих страшных Грай,

Нас посетившая ныне?

Смеешь ты, чудо,

Рядом с красою,

Взору глубокому

Феба явиться?

Что ж, осмелься, наружу выйди!

Он не посмотрит на мерзкое.

Фебово око священное

Мрака вовек не видало.

Мы же, смертные, здесь стоим,

Злой, безжалостно злой судьбой

К муке очей обреченные,

К муке, какую отверженно-мрачное

Чтущим красу причиняет.

Дерзко нас повстречавшая,