Недиалог - Надя Алексеева

Она (думает). Как? Вот как она этого добилась? От меня все уходят, какая уж там беременность. Кажется иногда, не успеешь накормить его толком, а он уже дверью хлопает. Или тихо так выходит утром. Просыпаешься и думаешь, он точно был здесь вчера? Хорошо хоть подушка чуть-чуть пахнет его одеколоном. Таким древесным, крепким. Наверное, он крался на цыпочках. А это женское дело. Мужчине лучше грохотать, топать. Быть неуклюжим и что-то разбить в квартире. Какую-нибудь розовую балеринку или вазочку. Вдребезги. Навсегда. На хрен. Только не красться.

Может, сделать дверь, которая хлопает, как ее ни держи?

И пальцы прищемляет…

Кот этот тоже, я ему в миске выставила еду, специально за ней моталась в Судак. А он – сбежал. Поэтому когда он, когда его… Я даже рада была. Нет, не рада. Что это я? Такое месиво, конечно не рада. Нет, нет, нет. Не рада, ни в коем случае не рада. Вроде как отомщена.

Господи, откуда слова такие вылезают: «отомщена»? Из фильмов, что ли? Надо больше с живыми людьми общаться.

Она отворачивается от экрана ноутбука, точно фильм виноват в ее бедах.

Она смотрит в окно и не видит, что Барбара с Редфордом ушли дальше, они уже далеки от яхт и объятий. Они уже далеки друг от друга.

Она (заметив субтитры, повторяет их, шевеля губами).

«– Люди дороже принципов.

– Люди и есть их принципы!»

Она стряхивает леденцы с клавиатуры себе на колени, закрывает ноутбук, минуту думает, запихивает его в сумку у ног. Достает оттуда бутылку вина и складной штопор. Красный, миниатюрный, придуманный для одиноких женщин и их сумочек. Мужчины в одиночку вино не пьют. В России – точно нет.

Она. Хотите вина?

Он. Нет.

Она (протягивает ему бутылку и штопор). Я тут, когда выходили, купила. Станица какая-то была.

Он. Казачья. Открыть?

Она. Ну, я у них там дегустировала от нечего делать, всё подряд. То есть не всё подряд, конечно, так, пару сортов. Ав-а-автохтоны (Спотыкается на непривычном слове от волнения.) Вы тоже?

Он. Нет.

Она. Это вроде ничего. Сухое.

За окном звезды. Даже хорошо, что темно.

Иначе они бы видели себя, друг друга, а так – звезды.

Он протягивает открытую бутылку и штопор ей.

Она. А вы совсем не пьете?

Он. Не пью после контузии.

Сглатывают оба.

Он – леденец, как и раньше, она – то, что услышала.

Она молчит.

Она. Теперь я не знаю, что сказать.

Он. Это не обязательно.

Она. Нет, я к тому, что столько всего сразу приходит в голову, а как бы вот так, чтобы не…

Он. Да спрашивайте, что хотите.

Она. Эээ.

Он. До Ростова еще три часа все равно.

Она (думает). Все равно.

2. Стаканчики

Она достает стаканчики. Она купила два. Она хотела выпить с ним с тех пор, как он сидел еще через проход.

Она (думает). Потом пришла та пара. Такие всегда приходят на какой-то станции. Щебечут, как попугайчики. Очки «рэй бэн», джинсы как у близнецов, одинаковые. Одного размера даже. То ли она тощая, то ли он, но видно, им хорошо вместе.

Вместе… В-месте. Это то же самое, что «рядом», если разобраться?

Вместе им сесть надо, видите ли. И тогда он, которого можно было спокойно, долго рассматривать через проход, а потом, на остановке как-то ненароком легко познакомиться, он молча встает и… Да, он перекидывает свою сумку наверх, проталкивает поглубже в полку над сидением, подвинув мой рюкзак… Рюкзак…

Что же он спросил, а? Что же он спросил, а? «Не занято?» «Можно?» «Разрешите?» Нет, точно не «разрешите». Это я потом себе додумала, еще и одежду на нем сменила. Чертово решето памяти.

Она разлепляет стаканчики, соображает, опять складывает один в другой.

Он не обращает внимания на шуршание, смотрит прямо.

Она (думает). Контузия. У кота трепанация. У бывшего анорексия. (Морщится.) У меня апатия. Весь отпуск апатия, все годы апатия. Господи, ну и ручищи у него, он же может меня пронести по салону на руках и обратно. Он же может меня подбросить и поймать. И не поморщится. А как он ответил: «Это не обязательно». Сколько я людей к себе в отдел наняла? Двадцать? Хоть раз кто-нибудь промолчал, подсветил фонариком, когда надо, сказал, что не обязательно его расспрашивать о нем самом, любимом. Оказывается, можно молча помогать. Быть рядом, как он. Подхватывать. Сильные руки…

Может, это всё Ростов? А мы, в Москве… Когда всё на дом доставляют, когда зачем-то вызываешь уборку в пустую квартиру, и без того стерильную, с устойчивым запахом лимона. Нет, этого, даже не лимона, а, как его, лемонграсса. Нет, мы точно…

Она (вдруг, вслух). …зажрались.

Он (оборачивается). Не, не задержались. В шесть в Ростове, как положено.

Она. Что?

Она (думает). Он читает мои мысли. «В Ростове, как положено». И там юг… И, наверное, абрикосы. Растут. Такие, свойские, в бордовых веснушках с бочка. Оттого они шершавые на языке, и у каждого свой вкус. Душистые. И косточки такие коричневые со складкой как на веках. Его веках, будто он рядом, закрыл глаза. Он крепко спит…

Она зажмуривается и глубоко вздыхает.

Он косится на нее и молчит.

Она (думает). Так, как там было на психотерапии, представить себя в приятном месте. Вот я иду по саду и собираю абрикосы. Корзина в руке, такая крученая ручка в ладони, поскрипывает, чуть щиплется. Тянет приятно. А в двери, в двери дома, распахнутой настежь двери, едва не касаясь макушкой косяка, стоит он. Он ждет. Ждет. Ждет меня.

Она. Иду.

Он. Что?

Она скорее протягивает ему открытую бутылку, он ей наливает.

Она отворачивается, пьет.

Он смотрит вперед.

Она (думает). На танцах учили: легче, легче двигайся. Партнер не должен тебя как тумбу с места на место переставлять. Ну, пошла, пошла, встала на полупальчики, ритм слышишь? Раз-два-три. Активнее, активнее, убери утюги со ступней. Раз-два-три. На полупальчики поднялась, говорю! Раз-два-три. Полупальчики… Полупальчики… Полумальчики… Полумальчики… Контузия.

Она оборачивается к нему. Говорит легко, будто вопрос за окном прочла.

Она. Как это, когда контузия?

Он. Это неприятно. Я не слышу левым ухом ничего почти.

Она (думает). Ко мне он сидит левым. Надо было поменяться местами. Надо бы.

Он (разворачивается к ней лицом). Уши закладывает еще постоянно