Принц Фейри/The fae princes - Никки Сент Кроу

С чего, черт возьми, начать, когда так много нужно сказать?

– Что ты сделала, Тил? – Спрашиваю я.

Ее плечи опускаются, и она поворачивается к нам. Видно, что она плакала. Ее щеки все еще мокрые, а глаза покраснели, но ей удалось сдержать слезы.

Вместо этого, они блестят в ее глазах.

Она делает глубокий вдох.

– Я сделала то, что нужно было сделать, – В ее голосе нет дрожи. Никаких сомнений или сопротивления. Но я знаю свою младшую сестру. Она также научилась стоицизму у Нэны, но Тилли всегда шла гораздо дальше и воплощала это слово в жизнь.

Если она не будет проявлять эмоций и будет носить свою решимость как броню, она станет сильнее. Никто не сможет причинить ей боль.

Какой же одинокой она, должно быть, себя чувствует.

Как это душераздирающе.

Баш и я сделали все, что, по нашему мнению, было необходимо, чтобы защитить Тилли, но, думаю, мы каким-то образом сделали ее еще более уязвимой.

Были и лучшие способы заботиться о ней. Мы были слишком ослеплены собственными интересами, чтобы ясно видеть.

– Как тебе удалось вернуть ее? – Баш отрывается от меня и огибает наше семейное кладбище.

Я знаю, что он делает. Он загоняет Тилли в угол, чтобы лучше видеть луг внизу. На случай, если кто-нибудь решит устроить на нас засаду.

Тилли расправляет плечи и подбирает полы плаща, поправляя плотную ткань, чтобы она не спотыкалась о ее ноги. Умный ход, сестренка.

– Я сделала подношение лагуне, – признается она, высоко подняв подбородок.

Мы с Башем встречаемся взглядами через открытое пространство между нами. Нам не нужно разговаривать, чтобы знать, о чем думает другой.

Я не удивлен этой новостью. Все еще удивлен ее глупостью.

В конце концов, наш отец был уже на пороге смерти, когда мы убили его, потому что он отправился в лагуну в поисках мести.

– Что ты ей дала? – Спрашиваю я ее, рассматривая то, что вижу. Она отрезала руку? Нет. Палец? Что-то еще, чего я не вижу?

При мысли о том, что моя сестра пожертвовала чем-то важным ради воскрешения нашей злой матери, у меня скручивает желудок.

– Зачем ты просила об этом? – Обведите вокруг могилы Нэны бордюры. Тилли теребит свой плащ и отступает на шаг, пытаясь помешать ему зайти ей за спину.

Ее челюсть сжимается, когда она стискивает зубы.

– Чтобы найти способ победить Питера Пэна раз и навсегда.

Меня наконец пробирает холод, и я дрожу.

Я думаю, что у Питера Пэна теперь очень много слабостей. Дарлинг – его самая большая слабость. Затем Вейн. Может быть, даже Баш и я.

Эти слабости пробиваются сквозь его защиту.

Но я думаю, что моя мать – тоже одна из его слабостей. Но другого рода.

Она – клинок, который всегда ранит, когда ему нужно, чтобы кто-то другой истекал кровью.

Теперь лезвие нацелено на него, и я не знаю, знает ли он, как увернуться от его острого лезвия.

Какая-то часть меня всегда считала, что то, как он убил мою мать, было проявлением трусости, когда он произнес слова, которые никогда не следовало говорить фейри.

Он сделал это, потому что это был единственный способ, которым он мог порезать ее, не поранившись при этом сам.

Динь-Динь – это еще и слабость Питера Пэна, потому что я думаю, что в глубине души ее предательство – одна из его самых глубоких ран. Та, которая еще не зажила.

Когда его собственное оружие обернулось против него, это разбило его гребаное сердце.

Пэн притворяется, что у него нет сердца, но он любил мою мать, хотя, как мне кажется, любить ее было гораздо легче. Возможно, она была даже его первой любовью. Ту, которой он щедро одаривал после того, как выбрался из лагуны, мальчик без имени, без истории и без матери.

Каким-то образом Динь и Пэн пережили долгие годы любви, прежде чем поняли, что их любовь друг к другу была другой.

Тогда пути назад не было. И теперь пути назад нет.

Вопрос в том, какого хрена лагуна дала Тилли то, о чем она просила, если она так сильно любит Пана? Когда она буквально родила его? Это не имеет смысла.

Я думал, что когда он вернул себе свою тень, его отношения с островом были хорошими. Я думал, остров хочет, чтобы он вернулся на свой трон, чтобы тень была в его распоряжении.

Как бы я ни старался не обращать на это внимания, семена сомнения пустили корни.

Нэна любила Неверленд, и она была связана с ним больше, чем все мы. Несмотря на то, что она была матриархом семьи и королевой-матерью, она по-прежнему ухаживала за дворцовым садом, выращивая и заготавливая пищу, необходимую дворцу для поддержания жизнедеятельности, хотя очень многие фейри могли просто наколдовать еду из воздуха. Нэна говорила, что волшебная пища никогда не была такой вкусной, как земная. Ее ногти всегда были покрыты коркой грязи, а кожа слегка морщинилась из-за мази, которую она наносила, чтобы защитить ее от долгих часов, проведенных на жаре.

– Прислушайтесь к земле Неверленда, – говорила она нам с Башем, когда мы ходили с ней на огород. – Вы это слышите?

Мы с братом-близнецом пытались скрыть свой смех за спиной Нэны, когда она пробиралась вдоль грядки капусты.

Неужели грязь заговорила с нами? Нет. Это определенно не так.

Тогда мы были просто глупыми мальчишками.

Что тебе сказал этот остров, Нэна? И что, черт возьми, он пытается сказать сейчас?

– Ты все еще не ответила на вопрос, дорогая сестра, – говорю я. – Что ты ей подарила?

Она облизывает губы и выпрямляет спину.

– Я подарила ей свой трон.

– Что за хрень? – Баш бросается на нее и, сжав в кулаке воротник ее плаща, притягивает к себе. – Какого хрена ты это сделала?

Ее крылья становятся темно-малиновыми, когда они бьют по воздуху.

– В любом случае, это было некрасиво! – кричит она ему. – Это был символ моего пожертвования.

– Это символ самого центра нашей власти!

Она обхватывает своей маленькой рукой запястье моего близнеца, и яркий свет вырывается из ее хватки, оглушая Бэша. Он вырывается, стряхивая свою руку.

Тилли пытается подняться в воздух, но я мгновенно оказываюсь рядом с ней, обхватив ее за горло.

Она выдыхает.

Я всегда был нежным близнецом. Самым милым. Пока не перестал быть таким. Пока я не увидел единственный стоящий путь. Я близнец, который выполняет грязную работу.

Я сжимаю ее, постепенно перекрывая сестре доступ воздуха.

Она сжимает мою руку, пытаясь ослабить давление, ее глаза