Раненое сердце - Полевка

в Лунную гавань, где уже грузили багаж на круизный лайнер. Когда на паспортном контроле его попросили открыть лицо (он ведь был уже замужним омегой), то пограничник, заметив недовольно сжатые губы, сразу же поинтересовался, по своей ли воле уезжает омега? И этот вопрос был вполне закономерен. Ведь возле них, как стая волкодавов вокруг двух газелей, кружили десять альф, которые своими суровыми взглядами подавляли волю окружавших их пассажиров, заставляя тех отводить любопытные взгляды, а особо любопытных вынуждали прекратить съемку.

- У меня вчера была свадьба, - не удержался Альби, но заметив, как Айдан сверкнул глазами, закончил на порядок смиреннее, - и я бы с удовольствием остался с мужем. И да, на Сабах я уезжаю добровольно и по своему желанию.

- Мои поздравления, - пограничник попытался выдержать взгляд альфы, который возвышался за спиной омеги, но смешался и, тяжело сглотнув слюну, поставил штамп о выезде в паспорте омеги. – Счастливого пути.

И вот сейчас они стояли на ленте траволатора, который доставлял их от пограничной службы федерации на круизный лайнер «Тюдоры». Альби с обидой вздохнул, глядя на несговорчивого селафь, и вспомнил вчерашний день.

Он начался под пение женщин под окном его спальни. Они пели под собственный аккомпанемент на бубнах и маленьких барабанах. Песенка была шутливая, о белой овечке и волке. Волк уговаривал овечку выйти из овчарни, чтобы посмотреть на звезды, но та отказывалась. Ритм был легкий, а слова смешно рифмовались, под них Альби вымыли и одели в странную одежду: сначала нижнее платье, а поверх него накинули красное полотнище, богато расшитое золотом. И только браслеты отмечали линию рукавов. От веса нашитого золота было тяжело стоять. Казалось, на его плечи повесили тяжелый рюкзак с камнями.

Но Айдан рассказывал, что это платье как признание величия рода, и какая честь быть в такой день именно в этой одежде. А потом на Альби надели его рубины и диадему, переданную от родителей Тиграна, и браслеты со звездами. Айдан добавил пару перстней от себя в качестве подарка на свадьбу и браслеты на ноги в подарок от семьи деда. В итоге Альби почувствовал себя новогодней елкой в праздничной мишуре.

А потом появился кади, и вместе с ним приехал брат Василий в простой черной сутане и с бумажным пакетом в руках. Кади остановился перед дверью в домик и попросил у вышедшего на порог Айдана разрешения для брата Василия поговорить с Альби, поскольку тот был духовным отцом омеги и хотел дать ему последнее наставление перед свадьбой и отъездом. Айдан недовольно поджал губы, но без слов отступил вглубь дома, сделав жест, чтобы священник шел следом. Когда Василий увидел Фому в золоте и драгоценностях, он тяжело вздохнул и посмотрел на крестника с укором в глазах.

Альби растерялся, когда увидел брата Василия, и хотел преклонить перед ним колени, как на исповеди, но тот махнул на него рукой.

- Мне не нужно от тебя показного послушания, коли ты поступаешь против моего совета и пожелания, - а потом, взглянув на молодого омегу в красном платье с богатейшими украшениями и вычурно уложенными волосами, в которых в качестве шпилек сверкали крупные бриллианты, ласково попросил, - дитя мое, не могли бы вы нас оставить ненадолго?

- Меня зовут Айдан ад Дин ай Асад, - селафь посмотрел на монаха, как на пигмея, - и мне 167 лет. Ваших земных лет, поскольку у Сабаха примерно такой же годичный цикл длиною в 402 дня. Так что, это вопрос спорный, кто из нас двоих «дитя»! И потом, вы же не думаете, что я оставлю омегу в гареме наедине с альфой, пусть он и выглядит, как старик? Я не думаю, что услышу хоть что-нибудь для себя нового или шокирующего. Я не буду мешать вашему разговору, но и не позволю скомпрометировать омегу буквально в день свадьбы.

Айдан сел на стул в глубине комнаты, а у его ног, словно собаки, сели двое преданных слуг, которые уставились на монаха в ожидании команды от селафь. Брат Василий растерянно посмотрел на миловидного омегу с нежным точеным лицом и слегка сросшимися на переносице бровями, миндалевидными, как у кота, глазами и алым чувственным ртом и, похоже, растерял все слова. Альби пришлось кашлянуть, чтобы обратить на себя внимание. Его возраст Айдана не напугал и не удивил. Он читал про феномен шур-шура в сети, да и Ран рассказывал о продолжительности жизни омег и альф на Сабахе и почему альфы почти никогда не вступают в брак с бетами.

- Хм, - брат Василий растерянно посмотрел на Альби, а потом нахмурился, вспомнив о цели визита, - так вот… Я очень расстроен, что ты выбрал любовь к альфе взамен здравого смысла. Я понимаю, что ты рос в нищете и терпел беззаконие сильных, но в трудностях крепчает душа. Господь не может послать испытаний больше, чем человек сумеет вынести, а оступившись, встать на путь раскаяния и послушания.

- Может, - Альби сурово посмотрел на монаха и, пожалуй, впервые решился ему возразить, - я видел детей, совсем несмышленых, которых подсаживали на наркоту, а ведь они всего лишь хотели почувствовать себя счастливыми хоть на минуту. Многие хотели всего-навсего увидеть семью, родителей, которые обнимут их и скажут, что любят. Если это испытание им послал Господь, то почему не послал им ангела, чтобы у них был шанс выжить? Я видел, как от передоза умирают «нюхачи». Они надевают себе на голову пакеты с остатками дури, и согласны задохнуться, лишь бы не возвращаться в реальность. Я помню, как хрипел мальчик на соседней кровати и сучил ногами, задыхаясь. Но он сам держал узел пакета на своем горле, а Энди держал меня, чтобы я не рвался ему на помощь. Потому что, если бы он оклемался, то избил бы нас за то, что помешали ему, а потом попробовал бы еще раз. И лучше отмучиться один раз, чем страдать, когда кажется, что жилы внутри вот-вот разорвутся от напряжения. Ему было тогда всего лишь десять лет. Почему Господь был с ним так суров? Почему вы осуждаете меня за любовь к иноверцу? Я не тот одурманенный ребенок, который не осознает свои поступки и гонится за удовольствием, пренебрегая здравым смыслом. Тигран моя любовь, моя пара, так почему вы не можете просто порадоваться за меня, ведь я нашел любимого человека и искренне любим в ответ?

- Фома… - брат Василий тяжело вздохнул, - я осуждаю тебя