Память тела - Михаил Наумович Эпштейн

справки… А теперь предстояло впервые посетить его квартиру. Влетела как на крыльях – так её переполняла радость жизни. Обласканная, обцелованная. Главное – быть желанной, а она за минувший день ощутила это сполна. Видимо, и клиент это ощутил. Даже немножко пошатнулся, когда открыл дверь и её увидел. Словно за ней ворвался порыв ветра. Медленно провёл её по квартире – было заметно, что он старается идти за ней следом, а не маячить впереди. Хочет как следует к ней присмотреться – она эти штучки знает. Хорошо одет, приятный одеколон, мягкий голос. А главное, его квартира ей лично очень понравилась. Двухкомнатная, но очень просторная, с большой кухней, которая сойдёт и за столовую, с длинным коридором, со множеством чуланчиков, стеллажей, – есть где разгуляться счастливой домашней жизни.

Сели, заговорили. Она не стала в лоб выяснять обстоятельства, но поняла, что он ещё не знает наверняка, будет ли продавать эту квартиру, – есть «за» и «против», и ещё неизвестно, что перевесит, много разных факторов. А главное – он тепло ей улыбнулся – жизнь покажет.

– Нужно довериться ходу жизни. А вы как думаете?

– Безусловно, – сказала она, чувствуя за собой этот ход жизни, который сегодня усиленно толкал её вперёд.

– Вы, наверно, устали, – сказал он. – Работали целый день?

– Устала… Но приятно… – призналась она. – Когда любишь своё дело…

– Это видно… Вы так душевно во всё вникаете…

И предложил немного расслабиться… выпить.

И потом она эту квартиру уже не осматривала, а обживала. Целую ночь. И нашла её невероятно уютной и созданной для счастья любящей семьи.

– Он ещё не решил окончательно: продавать или нет. Там тонкая подоплёка. Идёт игра разных факторов. Но мне кажется, появился ещё один фактор. Это – я. И он может оказаться решающим, – делилась она с подругами. И вновь возвращалась памятью к тому победному дню: «Так удачно всё сложилось – по прямой от дома к дому. Не пришлось тратить нервы на пересадки, на всякую беготню. Целый день всё получалось – такая пруха! Куда ни взгляну, чего ни коснусь – вокруг меня всё прямо плавится…»

Про прежних друзей она больше не вспоминала. Какие любовники, если у неё наконец может сложиться семья в прекрасной квартире?! А между тем, если бы не они, то не подхватил бы её счастливый ветер, который на крыльях принёс её в эту квартиру и закружил сердце суженого…

Подруги радовались за неё, но жалели брошенных, которые без неё очень страдали. Как сказала самая мудрая из них, победа на фронте обеспечивается только самоотверженной, но малозаметной работой тружеников тыла.

Последний в очереди

Встал последним в очередь. Вдруг его локтя коснулось что-то упругое – и оказалось женщиной, втиснувшейся прямо перед ним. Он поначалу обалдел от такой наглости. Но сообразил, что это упругое и есть она. Заглянул из-за спины – и в самом деле, упругое тут как тут: грудь, причём такая вызывающая, будто наглость в её природе.

Теперь у него сменилась задача: как познакомиться с этой грудью? Он приободрил себя тем, что ведь недаром она вклинилась перед ним – могла бы занять и более выгодное место, ближе к прилавку. Значит, это способ знакомства.

Через минуту она к нему обернулась и с усмешкой спросила:

– Товар-то выдаётся без ограничений?

Лицо у неё обычное, такое увидишь и забудешь. Но грудь, грудь! Как будто берёт тебя на таран.

– Две в одни руки, – ответил он.

– И ради двух такую длиннющую выстаивать? – удивилась она.

Он понял не сразу.

– Да, пожалуй, не стоит.

Она вышла из очереди и направилась к выходу, позвав его глазами. И он вышел с ней.

Потоптались на снежку. Пальто у неё было распахнуто, из-под юбки виднелись полные икры в ботиках.

– Ой, холодно, – сказала она. – Сейчас бы чайком разогреться, – и засмеялась при слове «чаёк».

– Хорошая мысль.

– А я вот живу рядом, – и показала на девятиэтажку.

Когда вошли в квартиру, она сбросила пальто ему на руки – и оказалась самой обыкновенной: среднего возраста, среднего роста, средней упитанности, средней внешности, полушатенка-полубрюнетка. Присела, сняла ботики, показав ему крупные колени и ляжки в зеленоватых колготках.

Пили, ели, запивали, заедали… она рассказывала про себя, расспрашивала про него, всё чин-чином. А потом, увидев, что он немножко захмелел и стал клевать носом, растормошила:

– Эй, погоди! Ты зачем сюда пришёл? За чаем, что ли?

Встала, притянула его голову, потёрлась о неё грудью – серая кофта в обтяжку.

– Эй, очнись!

И за руку повела туда, где им и следовало быть. Простыня и наволочки были душисты и свеженакрахмалены.

А потом, истомлённые, они легли рядом, откинувшись на подушки, – и она рассказала, что иногда, устав от вдовьей жизни, снимает подходящих мужиков в самой длинной очереди. Выглядывает, выбирает сердцем – и встаёт перед ним, если он в конце.

– Почему длинной?

– Если есть у них время на такую канитель, значит и на меня найдётся, чем я хуже какой-то ерунды: две в одни руки.

– А почему в конце?

– Так он в этой очереди ещё не постоял, ему уйти из неё не жалко.

Так он и не понял, в шутку она или всерьёз, – насмешки в ней было много, но и нежности тоже.

Положила его руку себе на грудь. Спросила:

– Можешь не снимать, пока не проснёмся?

– Всю ночь? – спросил он.

– Всю ночь.

Но ночью проснулись – и опять у них началось плутание по плоти, почти до утра. И опять перед утренним сном она положила его руку себе на грудь. Проснулись оба уже в полдень, одновременно. Приоткрыли глаза. И себе не верят – его рука лежит на её груди.

– Неужели не снимал? – спрашивает она.

– Может, и снимал, но клал на место. С этого ведь всё и началось.

Так он и остался на этом самом месте. И вместе они выстояли потом всю длинную очередь жизни.

Безумие

На железной дороге охватывает чувство необъяснимого одиночества и тоска по невозможной встрече. Недаром она железная, и чем бросить ей вызов? Самым живым и нежным в себе.

Он вышел в тамбур покурить. Вскоре рядом с ним встала женщина. С высокой грудью, подрагивающей от качания вагона. Вдруг он почувствовал её руку на своём заповедном месте – испытующую ласку. Он выбросил сигарету и прижал её ладонь к себе. Так они постояли минуту, вместе вжимая её ладонь в набухавшую плоть. Другую руку он положил ей на грудь. Они стояли рядом, с перекрещенными руками, с ладонями, прижатыми друг к другу