Навола - Паоло Бачигалупи

Несмотря на кислую мину ди Балкоси, отец радостно приветствовал его, расцеловал в обе щеки и повлек за собой вдоль рядов растений, чтобы познакомить с виноградарем. Потом начал расспрашивать Балкоси, что тот думает о сорте винобраккья, над которым мы трудились. «Дед учил меня, что мы должны разбираться в том, чем торгуем, — сказал отец. — В людях, которым даем обязательства, в делах, которые эти люди ведут, в деталях их жизни. И вот я здесь, с садовым ножом в руке и крайне слабым пониманием искусства виноделия».

«Это изысканный сорт, — ответил Балкоси, от изумления смягчившись. — Но конечно же, вы и так это знаете».

«Но что насчет этих конкретных лоз? — спросил отец. — Следует ли растить их чашами? Отдельно стоящими, а не на шпалерах или привитыми к хорошим сортам? Каждый, с кем я беседую, высказывает свою точку зрения на этот счет, и все они противоречат друг другу! Я прочел „Землю и плоды“ Петоноса и „Делла Терра“ Эсконоса — и их мнения расходятся. Что вы думаете?»

Балкоси смягчился еще сильнее.

«Ай. Что ж, для винобраккья чаши подходят лучше всего. Так было на протяжении более пяти веков. Здесь „Делла Терра“ Эсконоса ошибается. Я читал тот параграф и сразу понял, что автор запутался».

«А вино? — не унимался отец. — Вино, которое делают из этого винограда. Что вы скажете про него? Оно лучше прочих? Комецци утверждают, что да».

«Что ж, — улыбнулся Балкоси, — мои собственные земли находятся рядом. — Он показал на ближайший холм и симпатичный кастелло, окруженный многочисленными лозами и деревьями. — Я не стану свидетельствовать против себя».

Отец рассмеялся.

«Ай. Ну конечно. У истинного наволанца есть любимый виноградник, любимый сорт винограда...»

«...и любимая бутылка, — закончил цитату Балкоси. — Именно так. Но думаю, если вы хотите приобрести вина, возможно, эти будут не столь утонченными, как продукция моего виноградника, однако ни один человек — что там, ни один король — не оскорбится, если вы подадите их на стол».

«Так, значит, эта земля хорошая? — спросил отец. — Мерио говорит, что этот виноград хорош, потому что лозы мудры и земля баюкает их, как мать своего первенца, но, — тут отец пожал плечами, — он из Парди».

«Глаза Скуро! — Балкоси со смехом сделал охранительный жест. — Пардийцы должны заниматься овцами, а не виноградом! — Он стал серьезным. — Но в данном случае ваш человек прав: это очень хорошая земля. Лучшая в окрестностях Наволы, а может, и на всем Крючке. Я часто смотрел на эти холмы, на эти старые виноградники и размышлял о том, как бы они расцвели, если бы о них заботились должным образом. — Он пожал плечами. — Однако Комецци не станут их продавать».

«Это старинный род, — заметил отец. — Торговые заботы ниже их достоинства».

«И упрямый, — согласился Балкоси. — Но вряд ли вы позвали меня сюда, чтобы обсуждать виноград».

«Не только виноград. — Отец поднял изогнутый нож и отрезал длинный стелющийся побег. — Я думал о том, что вы недавно сказали в Каллендре, насчет важности того, чтобы городскими делами управляли люди без личной заинтересованности. Насчет значимости номо нобили ансенс».

«А. — Балкоси смерил его взглядом. — Говорят, Девоначи ди Регулаи никогда не посещает Каллендру, но имеет глаза и уши повсюду».

«Чи. Вианомо болтают всякое. Я не люблю политику, это грязное и неприятное дело. Но иногда до меня доходят разговоры. — Отец продолжал обрезку, избавляясь от прошлогоднего подроста, убирая его до рукавов. — Я слышу разговоры о том и о сем, и меня обнадеживает, что старинные семейства тоже тревожатся о Наволе. — Он срезал еще одну стрелку и спросил виноградаря: — Я правильно делаю?»

«Совершенно правильно, господин».

«Най, най. Не зовите меня господином. — Отец мотнул головой в сторону ди Балкоси. — Наш гость благородный, я — нет. Вы знаете, что род ди Балкоси восходит к истокам Торре-Амо?»

«Я этого не знал, господин».

«Чи. Не нужно формальностей. Я родом с улицы, не из башни. Истинное благородство нельзя купить за нависоли, его дает хорошая кровь и хорошие брачные союзы, и нужны поколения, чтобы придать ему окончательную форму. Совсем как с лучшими винами. Благородство не может возникнуть за одну ночь».

«Наше имя старое», — согласился ди Балкоси.

«И по праву гордое».

Отец отложил изогнутый нож и встряхнул руками.

«Ай. Это тяжелая работа. У меня уже болят руки. Как говорится, для честных людей — честный труд, но не легкий. — Он посмотрел на Балкоси и вновь поднял нож. — Суть в том, что я хотел встретиться с вами, узнать ваш характер. Понять, честный ли вы человек. Я рад, что вы так сильно печетесь о Наволе, потому что нам нужны такие люди. Уважаемые люди, которых заботит не личная власть, а благо всего города».

«Такие люди — редкость», — согласился ди Балкоси.

«Слишком большая редкость, — сказал отец. — Все великие семейства владеют башнями и любят выставлять себя напоказ высоко над Наволой, но кто из них по-настоящему думает о жизни людей на улицах внизу? Кто понимает, что бьющиеся сердца вианомо и есть истинное сердце города? Что от их процветания зависит процветание всех нас? — Он вздохнул. — Если бы в Каллендре было больше благородных сердец вроде вашего, Навола преуспевала бы тысячи лет».

«Вы мне льстите».

«Я никогда не льщу. — Отец обвел рукой спящие виноградники вокруг нас. — Эти земли и лозы теперь принадлежат нам».

Ди Балкоси нахмурился: «Не понимаю».

«Я их купил».

«Вы шутите. Комецци слишком горды».

«У Комецци было много долгов. А теперь их нет. Теперь это моя земля, но, как вы можете видеть, — тут отец печально усмехнулся, — я не специалист. Я пригласил вас сюда, чтобы попросить об одолжении, ведь вы живете рядом и знаете эту землю лучше, чем кто-либо. Я бы хотел попросить вас распоряжаться этими землями от моего имени, свободно, так, как вы распоряжаетесь своими».

«Конечно же, вы шутите».

«Надеюсь, что нет, и надеюсь, что вы обдумаете мое предложение. Я был бы вам обязан. Знаю, это серьезная просьба — взять такой большой участок, но я бы хотел, чтобы эти земли процветали, чтобы о них заботились так же хорошо, как о нашем городе. И когда я смотрю на ваши земли, я думаю: ага, этот человек мудр. Мой дед всегда учил меня искать мудрых людей и их совета. Если вы окажете мне эту милость, я возьму всего одну десятую дохода, прочее же отойдет вам. Я лишь попрошу вас оставить этого доброго виноградаря, который давно трудится здесь и хорошо знает эти холмы».

Ди Балкоси был изумлен, и явно польщен, и многословно благодарил отца. Мы все провозгласили тосты среди виноградных лоз, а затем отправились в разрушенную виллу, и уселись у пылающего огня, и снова пили вино, и это был счастливый день.

А теперь, в холодной темноте куадра нашего палаццо, отец вновь спросил:

— Ты помнишь?

Я снова обдумал все случившееся, вспомнил, как раскраснелось от вина мое лицо, как мы ели голубя вокруг огня, как я скармливал кусочки Ленивке и как много было тостов.

— Ди Балкоси отсалютовал нам и сказал, что наши имена будут соперничать с Амонетти за их вина и что мы прославимся на весь Крючок. И сказал, что впоследствии мошенники будут ставить на бочки наш герб, потому что ни одно вино не будет цениться так же высоко.

— Верно, — ответил отец. — И, произнося этот тост, он смотрел мне в глаза, но его плечи были повернуты от меня.

Я задумался, пытаясь вспомнить тот момент. Все было так, как описал отец.

— Это кажется мелочью, — сказал я.

— Но не является ею.

Несколько часов спустя тишину палаццо разбило возвращение наших солдат. Они с шумом въехали в ворота — пики блестят, факелы пылают, — а перед ними бежали Томас ди Балкоси, его жена и три дочери.

Уже не такой гордый, как верхом на своей