Нечисть. Ведун - Tony Sart

В такую пору сущим мучением было сидеть в темных землянках, а потому обучения наши часто переносили сюда, под своды ближайшего перелеска, что раскинулся недалеко от капища.

Мы давно уже рассыпались по полянке, облюбовав кто накрененный ствол дерева, растущий почти вдоль земли, кто странного вида могучий валун, незнамо как оказавшийся здесь, а кто и просто на траве, подмяв под себя сочную зелень.

Наставник Стоян, уже немолодой, но еще полный сил плечистый мужчина, чье угловатое строгое лицо было обрамлено копной прямых, до плеч, темных волос, спокойно и размеренно вещал:

– …и они могут быть подняты из могил силою чернокнижниками и ератниками для темного служения. Силы они невеликой, но коли множество их, то опасность представляют серьезную.

Мы слушали сказания Ведающего, уже изрядно разморенные и впадающие в полудрему. Кто-то клевал носом, кто-то с силой растирал щеки ладонями, борясь со сном. Жаркий, знойный день мог разморить даже самого крепкого воспитанника.

Только наставник, бодрый и твердый в вещании, продолжал:

– Если же подняты они в подчинение колдуну, то самый верный способ – это уничтожить хозяина. Без злой воли сия нежить не способна к существованию…

Вдруг Стоян осекся, внимательно прислушался, глядя перед собой. Брови его поползли к переносице, а лицо стало еще более угловатым.

Мы, вырванные из сонного морока такой внезапной остановкой речи ведуна, встревоженно озирались, тоже силясь услышать неведомое.

И услышали, хотя и гораздо позже, нежели обошедший всю Русь Стоян.

Из глубины чащи, со стороны глухих лесов, сквозь густой кустарник к нам кто-то продирался. Спешно, торопливо.

Опасности лично я не чувствовал: зверь ломится по-другому, а лихие люди десятой дорогой обходят капища ведунов. Но в воздухе ощутимо повеяло тревогой.

Бедой повеяло.

Мы уже все смотрели в сторону ближайших кустов можжевельника, когда оттуда буквально вывалился Тихомир, молодой ведун. Он был на несколько годов старше меня и скоро собирался отправляться в Путь.

Был он всклокочен и изрядно помят. Легкая рубаха его и весьма ободранные штаны открывали вид на множество ссадин и царапин по всему телу. Он был бос. Светлые, цвета соломы, волосы налипли на мокрое от пота лицо. В серых глазах плескался страх. Поведя безумным взглядом по молодым, он остановился на Стояне, шумно сглотнул пересохшим горлом и хрипло выдавил:

– Святорад… Русалка!

Как-то вдруг стало на поляне оживленно, суетно. Все загомонили.

– Лобаста?

– Откуда?

– Неужто цицоха?

– Дурень, откуда днем-то?

– Сам дурень! Вот я тебе…

– Мавка?

Все разом смолкло от тихого, но властного голоса Стояна. Водилось за опытным ведуном такое: как расшумимся мы молодой ватагой, потеряем почтение – скажет негромко, но так, что даже трава перестанет шелестеть.

– Тихо! – И, обращаясь к так же присмиревшему Тихомиру, он молвил: – Говори!

И молодой ведун рассказал.

Пошел он рыбу удить, к вечерней трапезе чтоб ушица была, порадовать другов да наставников. С рассветом пошел. Да с ним увязался младший, из совсем отроков, Святорад. Само собой, гнать Тихомир малого не стал: к доброму делу пусть приучается, да и подмога будет брату по ремеслу. Пошли они на речку, за дальние овраги, что у горелого дуба старого. Хорошие там места, рыбные. Да и нечисть местная веселая да шустрая – с ними всегда споро рыбалка шла. Добрались они, устроились на привычных насестах недалеко от затоки да пошли лесу метать.

Хороший улов вышел, к высокому солнцу уже полный садок набрали. Утомились, да и путь до капища был неблизкий. Решили в теньке у воды отобедать. Благо припасов с собой Тихомир взял вдосталь. Расположились под раскидистыми ветвями корявого дерева, разложили снедь нехитрую, стали с голоду напавшего кушать. Аж за ушами трещит.

Уминают двое рыбаков припасы, плещется сонная рыба в садке, в воду надежно приспущена, шумит ветерок в кронах, играет да журчит протокой речушка.

Вдруг прямо от соседнего дерева – смех.

Заливистый, звонкий, заразительный.

Девичий смех.

Замерли Тихомир и маленький Святорад прямо с набитыми ртами, дожевать забыли. Озираются. И видят: неподалеку на одной из массивных ветвей кряжистого клена сидит девушка. Хрупкая, тоненькая. Сарафанчик белый к телу липнет, будто купалась только.

Даже неловко стало Тихомиру, потупил слегка взгляд.

А Святорад так и уставился. Мал еще, не понимает.

А девчушка смеется. Глазищами черными зыркает.

Сразу смекнул молодой ведун, что русалка то была. Тут и самый тугоумный бы понял: бледная она была, будто прозрачная. Чужеродно смотрелась эта молочная, даже зеленоватая, холодная бледность среди солнечного, яркого дня. И длинные, почти в рост девушки, вольно распущенные иссиня-черные волосы. Только не лежали они на плечах тяжелым грузом, а медленно вились вокруг русалки, будто плыли по неторопливому течению.

Немного придя в себя, Тихомир все же проглотил вставшую комом еду, прокашлялся и крикнул, стараясь придать голосу взрослости:

– Тш-ш, дурная. Чего резвишься?

Ответа он не ждал.

Я, помню, тогда еще про себя хмыкнул.

Русалки умишка невеликого, словно дети малые. Им бы играть да шалить. Едва ли что остается в них разумного, как и у многой нежити, злою судьбой в нечисть обреченною. Но «дети» эти опасные. Потому как не ведают они, что такое жизнь и смерть, что губительными для человека могут быть их забавы.

А Тихомир между тем продолжал.

Русалка та только еще больше развеселилась и упорхнула в крону дерева. Быстро, почти неразличимо для глаза. Была – и нет.

– Пошли! – настороженно буркнул Тихомир. Оставаться теперь здесь с русалкой было сомнительной радостью. А если неподалеку ее подруги-товарки, да без присмотра маупуна или водяного, то быть беде.

Не указ безумным девкам ни близость капища, ни очелья ведунские, что каждый в обиталище Ведающих не снимая носит.

Замотают, защекочут. Еще в речку вздумают утащить, женишка себе на дне оставить.

Явно перепуганный Святорад, невесть когда успевший прижаться к боку старшего ведуна, только кивнул.

Собирались молча, спешно.

Солнечный день, распалившийся в самый разгар, вдруг перестал быть ласковым, добрым. Тихомир, быстро складывая в котомку остатки припасов и лесу, коротко сказал малому:

– Дерни садок на берег. И пойдем.

И только спустя миг осознал, что совершил ошибку, дав маленькому Святораду приблизиться к самой границе реки.

Не успел он обернуться, а от воды уже раздался все тот же заливистый смех.

Шумный всплеск. Тишина.

Стоя один на берегу, Тихомир с ужасом смотрел на гладь воды, по которой расходились чередой круги.

– Я много нырял, искал! – уже успокоив от бега дыхание, но не успокоившись сам, пробормотал Тихомир. – Там