Третий Лад - Родион Создателев

— Измена, Яков Данилович!

Боярин с удивлением посмотрел на упругие сиськи ворожеи.

— Какая ещё измена?

— В стрелецком стане, — потрясала смарагдовым ожерельем Лихая, — измена, любезный муж!

— Да неужто... Никифор Кузьмич... продал меня?

— Нет, Яшенька. Другой кто. Немедля скачи в Стрелецкую слободу! Никифора ото сна подымай и дотошно пытай союзника: кто из сотников мог продаться врагам.

— Дрыхнут сыскные?

— Старый пёс снял догляд с имения, спокойно выезжай. Спеши, Яков Данилович! Ежели к утру не найдёте предателя — поздно будет!

Марфа Лихая передала супругу мешочек с зеленоватой тесёмкой — последняя рецептура из шальной книжицы — для сгубления.

— После — в Детинец скачи. Всё ты сам разумеешь, как действовать надобно.

Яков Лихой взял мешочек в десницу — тесёмка искрилась зелёным свечением — весёлым будет денёк.

Хозяина провожал Митрий Батыршин. Конопатый холоп подвёл к боярину вороного коня, облачённого в богатую сбрую. Кравчий Лихой, по обычаю, одел перевязь, на ней утвердились: персидская сабля-шамшир и кинжал вострый. Батыршин посмотрел на смарагдовые камни на кресте сабли. Барин опять держал путь до Стрелецкой слободы, как попить дать. Значит — опасное предстоит путешествие.

— Сердцем чую, хозяин: сызнова до стрельцов поскачешь. Дозволь всё же с тобой ехать. Я мигом второго коня соберу.

— Гуляй, Митрий Федотович. Ныне — жалую тебе вольный день.

И ускакал-таки в одиночку, самонадеянный...

Митька зевнул, хрустнув челюстями, разворотив рот во всю ширь, и отправился досматривать недавнее сновидение: холопу привиделась его зазноба Лукерьюшка, она улыбалась, приглашала Митьку в свои объятия. Смерд завалился на стожок сена в конюшне, сомкнул очи. “Ну, где же ты, Лушенька...возвертайся ко мне”. Вместо крестьянки холопу привиделось страшное сновидение: над ним склонилась нагая рыжеволосая ведьма. Она вытянула со рта длинный багряный язык с раздвоенными кончиками, вцепилась ладонью в его срам, сиськи раскачивались над конопушками смерда двумя шальными снарядами, рубиновые сосцы топорщились, как пуговицы. Митрий в гробу видал таковское блядование. Парнишка был не робкого десятка простолюдин. Удалец и во сне не растерялся...

С год назад он скопил горсточку серебра. Холоп Ташкова по имени Егорий продал ему тогдась Распятие. По его словам, крест привезли из Святых Мест... Холопы окольничего Ташкова страшились гнева окаянного хозяина, несчастные старались защититься от проклятого барина всеми возможными способами. Получалось не у всех... Батыршина же Распятие выручило — в самый нужный час. Митрий схватил крест и прислонил его ко лбу ведьмы. Чародейка зашипела поганой змеёй, взадпять отползла от сена, схватившись за потревоженное чело; превратилась в зеленоватое облако... и вылетела сквозь щель закрытых ворот конюшни.

Жаль Лукерьюшка Звонкая потом ему не приснилась боле. Зело, как жаль. Па́бида, огорчение...

Никифор Кузьмич также зевнул во всю ширь служилого рта, ещё раз поглядел на нежданного визитёра заспанными глазами и спросил его:

— Откуда мысля таковская, Яков Данилович?

— Сердцем чую: схоронилась в нашей стае честной... крыса поганая.

— Сердце, молвишь? — усмехнулся сотник. — Ненадёжный товарищ то — сердце. Потвёрже бы дал основания.

— А всё же... крепко подумай, Никифор Кузьмич.

— Ладно, боярин. Сходим, проведаем одного сослуживого.

Сперва сотник Колодин самолично сходил до жилого помещения и растолкал двух пятидесятников. Потом они вчетвером направились к небольшому домишке, где проживал Андрон Силантьев с семейством: супружница, двое мальцов (парень и девка) и старший сын — здоровый лоб; считай, готовый солдат стрелецкого воинства.

— Идём мы четвёркой, — сокрушался вожак сотников, — и сам я не разумею — зачем идём? Ась, боярин? На его спящий дом поглазеть?

— Раз направились — так уж идём, Никифор Кузьмич.

Шли-шли... да и пришли, раз уж шли.

— Погодите, — поднял десницу Колодин. — Кажись: в ставнях лучина вспыхнула. Кто-то не почивает у Андрошки в таковское время. Ну-ка, все за колодезь схоронимся.

Четвёрка мужей отошла к колодцу и спряталась за его бревенчатой стенкой, присев на колени, друг за другом, как гуси шальные. Ножны, где упокоилась персидская сабля-шамшир, вспахали чёрную землю слободы неглубокой бороздкой. В доме скрипнула дверь, потом тихо скрипнула калитка. Сотник Силантьев, ряженый в добротный летний зипун тонкого сукна (обновочка охряного цвета), охряного же цвета сапогами затопал прочь от дома широченными шагами. Колодин выждал, когда Силантьев дойдёт до конца улицы, поравнявшись с покосившимся забором, через который свисали ветви вишнёвых деревьев, и только тогдась он нагнал боевого товарища не менее широкими бросками ног. Яков Данилович и двое пятидесятников бросились следом за вожаком.

— Андроша, а ну стой, товарищ любезный.

Силантьева передёрнуло столь сильно, будто в его жилистое тело супостаты разом разрядили залпы из трёх ружей. Он вжал башку в плечи и развернулся навстречу суровому взору Никифора Колодина.

— Хоро-о-ш, сотник Силантьев, славный цыплёночек, — язвительно молвил вожак, оглядывая охряные сапоги и такого же цвета новенький зипун. — Куды намылился... на ночь глядя? На блядки, небось?

— Э-э, твоя правда, Никифор, — заскользил глазами Силантьев, — на игрище пошёл. Марфушке моей только... молчок.

— Старый козёл ты, Андроша Владимирович, — усмехнулся Колодин. — Где игрище сбирается?

— Э-э, там... за Седунью.

— Тада мы тоже с тобой за компанию. Девок то хватит на всех?

— Не ведаю я, — запылал щеками Силантьев, потупив голову.

— Не ведаешь, значитца, переметчик? — рассвирепел Колодин. — Не тревожься, Адрон. Я тебе прямо тут гулевание обеспечу. Ну-ка, ребята, за руки хватайте его и к забору ставьте!

Пятидесятники исполнили приказ вожака и прижали Силантьева к покосившейся изгороди. На его шапку-четырёхклинку упал кончик ветки вишнёвого дерева. Тёмно-зелёные листочки нежно погладили предателя по макушке. За спинами стрельцов встал царёв кравчий.

— Что, Силантьев, к Калгановым направлялся? — насел на бывшего товарища Колодин.

— Погоди, Никифор. Дай разъясниться мне.

— Говори.

— За Отечество я, — залопотал онемевшим языком дюжий сотник, — не за червонцы... за Отечество. Говорил я тебе, припоминаешь?

— Втёмную принялся действовать, крыса поганая. Пряников решил себе заработать перед татарским отродьем! Гнать тебя в шею из нашего племени... навсегда!

— Никифор!

— Яков Данилович, — обернулся к боярину Колодин. — Решай: как с ним поступим.

— Прижмите-ка его крепче к забору, солдаты, — кравчий медленно вытянул из ножен кинжал.

Лязг клинка зубной болью отозвался в нутре Никифора Колодина. С Андроном Силантьевым не один поход вместе прошли. И супротив ляхов сражались, крымских