Третий Лад - Родион Создателев

Перед тем, как сонмище хлынет на двор, — распоряжался Лихой, — солдатам необходимо будет заранее оцепить все подходы к Детинцу. Потом в гости к боярам ходите, зовите на игрище их... Ремесленников не забудьте порадовать. Выкажите своё почтение князьям-лиходеям.

— Сделаем, Яков Данилович. С нами Бог.

— С Богом, служилые.

К концу божьего дня посадский люд был оповещён: с утра сбираться на Грачёвом рынке, у Сретенки, на Ивановском торге. У глашатного круга Грачёвки, как и сговаривались, с самого утра собралась большая толпа ремесленников. Народ волновался. У иных мужиков в мозолистых руках имелись дубины и рогатины. Несколько ухарей захватили с собой сабли и кинжалы. А двое посадских мужей заявились с пищальными ружьями.

— Дениска, ты хочь жахать с ево смогнёшь? — потешались мужики, разглядывая гладкий ствол ружья.

— Был бы порох, — отвечал невозмутимый Денис, похлопывая себя по карману рваного тегиляя.

На большой дубовый пень забрался бойкий малый в синем зипуне.

— Православные! Слух верный ползёт: Государя Калгановы извели. Потихоньку зачинаем к Детинцу двигаться. Бояр к ответу звать надобно.

— Фёдор Косой с братьями точно ли во Дворце? Не по своим ли они хоромам попрятались? — раздался выкрик из толпы.

— Вся троица в Детинце будет. Доподлинно звестно! Боярский Совет готовится Царя нового избирать.

— От сучья шайка! Покойного Осударя тело ещё не остыло, а они ужо торопятся вопрос порешать!

— Доводы то берём с собой, вихрастая башка?

— Служилый люд, попы, дворяне, — голосил синий зипун, — завсегда с доводами ходют. А мы чем хужее их, ась? У кого доводы: сабли, кресты; кинжалы, каменьями унизанные. А у когось: рогатины да дубины!

— И мы найдём сабли!

— И кинжалы имеются! Вон и ружо песчальное с нами!

— Православные! — завопил синий зипун. — Все доводы — в руки! И разом идём к Детинцу, возмездием накроем мздоимцев-воров!

Сонмище заревело в ответ, сотрясло воздух: дубинами, рогатинами и кольями, саблями и кинжалами. Толпа схлынула с Грачёвки, перетекла бурной рекой на улицу и направилась до Красивой площади. По дороге в шальной поток влились два ручья: с Ивановского торга и со Сретенки.

На дворе Детинца уже держали речь двое вельмож: Яков Данилович Лихой и Глеб Куркин. Позади них стояли полукругом стрелецкие солдаты, четверо пятидесятников, двое сотников — нынешнее окружение удалого и худородного боярина Лихого.

— Глеб Ростиславович, вскоре к Детинцу хлынет посадский народец. Надо ворота открыть, как сюда они явятся.

— Яков Данилович, дело ли? Разнесут они в щепки царский Детинец! — растревожился глава Дворцового приказа.

— Со служилыми не забалуют. Видал, славный Глеб, какая силушка за нами идёт? Здесь всё ныне кишит кафтанами красными, — ткнул назад большим пальцем кравчий, указывая на союзников.

— Тем паче, не пойму, — недоумевал Куркин, — зачем черноте врата открывать? Самим себе лишние хлопоты творить?

— Мздоимцев в мышеловку загоним.

— Как же так… убивать? — ахнул знатный боярин.

— Поучать, Глебушка, поучать кичливых.

— Ну как сюда черноту запускать добровольно? Как голове приказа Дворцового мне не приемлемо действие такое.

— Тогда не только с Дворцовым приказом скоро расстанешься, Глеб Ростиславович, а может и с головою! Не откроешь ворота посадским — вместе пойдём кланяться новому Государю, Калганову Фёдору. А там кто его ведает — как оно будет? Успеем поднять ли обратно головушки, ась? — Яков Лихой рассёк десницей знойный воздух. — Топор или сабля башку легко отсекут, можешь не сомневаться. У тебя сколько отпрысков, боярин Куркин?

— Четверо: мал-мала меньше.

— У меня — троица. Дело ли будет их сиротами оставлять? Первые шаги сделали мы. Ты намедни согласию дал делу помочь. Негоже теперя назад возвертаться! Нету назад пути, Глебушка!

— Ты, Яков Данилович, так и не молвил: ради кого мы стараемся?

— Али не сразумел ещё? — рассердился тугоумию знатного боярина худородный вельможа.

— Не сразумел, — потерялся Глеб Куркин.

— Думай, боярин!

Двое этих дворян наружностью обернулись под стать собственным происхождениям. Богатый телом знатный боярин Куркин, и худой телом худородный боярин Лихой. Мало жира в мозгу — зато злости и мужества более. Глеб Ростиславович Куркин настолько обалдел, когда осознал за-ради кого они стараются, что согласился-таки раскрыть заветные ворота перед наступающей толпой черни.

Хаос вселенский, столпотворение. На дворе Дворца объявились две сотни рядовых опричников и четверо старшин. Востроносый Евлампий Телегин привёл сотню опричных бойцов к коновязям, где все места уже давно заняли лошади стремянных сотников и пятидесятников. С криками первых кочетов все девять сотен стремянных стрельцов были у Детинца. Десять коней сотников сверкали своим богатым убранством: добротные сбруи, сёдла из золотистой парчи, такие же золотистые узды. Два десятка коней пятидесятников. Боярских гайдуков с их лошадьми стремянные стрельцы погнали прочь за территорию Дворца. Хамоватые и нагловатые гайдуки безропотно исполнили волю служилых. Тут на дворе объявились опричники и потребовали прав на места у коновязей. Стрельцы не были намерены ни в чём уступать чёрным вра́нам. Старшина Телегин наседал вострым носом на стремянного пятидесятника, требуя освободить места у коновязей. Пятидесятник услал солдата за подмогой. Далеко ходить не потребовалось. Двор нынче кишел червлёными кафтанами стремянных стрельцов, хохма ли: без малого тыщу солдат...

К сотне опричников подошла сотня стрельцов во главе с Тимофеем Жоховым, земелей боярина Лихого. У коновязей продолжался непростой разговор между старшиной Телегиным и стрельцом.

— Так и не ответил ты мне, старшой: с какого рожна стремянные стрельцы обязаны места у коновязей чёрным воронам освобождать, ась? — ершился стрелецкий пятидесятник.

— Вопросы мы задаём тут! — грозился старшина Телегин. — Больно храбрый языком почесать, вояка? В гости... в острог наш желаешь?

— Кто тебе, дерзкий воронец, дозволит нашего бойца в гнилой ваш острог уволочь, ась? — вклинился в беседу сотник Жохов, заложив руки за спину.

— Мы разрешению спрашивать не привыкшие, — огрызнулся вожак опричников. — Коли государево слово и дело учуем, тогдась мигом зарест справим. Понял меня, чернобровый?

— Коли государево слово и дело бы было, — хохотнул Жохов. — А то — болтовня брехливая.

— Вот я тебе язык то подрежу! — вспылил старшина Телегин.

— Кто-то держит тебя? Милости просим: подходь, режь, — Тимофей Жохов отставил руки в стороны, будто желал заключить в объятия друга.

Телегин стушевался. За хребтами ближних стрелецких солдат ещё и ещё гнездились кучками червлёные кафтаны. Арифметика не в пользу опричников: девять сотен стремянных стрельцов на дворе