Демон Жадности. Тетралогия - Юрий Розин

Гирм был уже в нескольких метрах от кормы. Его щит пылал, готовясь протаранить обшивку.

Я оттолкнулся от палубы, используя всю скорость «Прогулок», и встретил его в воздухе, перед самым козырьком его щита.

Энергетический клинок со звоном встретился с его секирой. Взрыв маны ослепил меня. Удар был чудовищным, он отбросил меня назад, на палубу, и я едва удержался на ногах, чувствуя, как трещит кость в уже поврежденном плече. Но я стоял между ним и моим кораблем. Между ним и моим экипажем.

— НА МЕНЯ! — проревел я, снова поднимая клинок и снова бросаясь в атаку.

Глава 11

Мир сузился до раскаленного лезвия секиры Гирма, до бешеного ритма его атак. Каждый удар был катастрофой. Воздух трещал и плавился вокруг его оружия, а волны сжатой маны били в меня, пытаясь сломать кости и разорвать плоть даже при блоке.

Я отскакивал, уворачивался, парировал клинком «Энго», чувствуя, как трещит кость в уже изувеченном плече. Моя спина пылала огнем, каждый вздох давался с трудом.

Он был сильнее. Не просто сильнее — он будто был воплощением грубой, необузданной мощи, вышедшей из-под контроля. Его мана на стадии Кризиса Хроники бушевала внутри него, как ураган в стеклянном сосуде.

К счастью для меня, ее чудовищность также порождала нестабильность: вспышки силы сменялись мгновенными провалами, атаки были сокрушительными, но предсказуемыми для того, кто мог их увидеть.

И я видел. Моя татуировка-окуляр, вплетенная вокруг правого глаза, горела ледяным огнем, рисуя в воздухе сложные, пульсирующие траектории потоков его маны.

Я видел, как энергия копится в его мышцах за мгновение до взрывного выпада, как она переливается в секиру перед особенно мощным ударом. Это не было чтением мыслей — это было чтением энергии. Я реагировал не на движение его тела, а на всплеск маны, опережая его на долю секунды.

Я отпрыгивал в сторону за секунду до того, как лезвие топора прочертит огненную трассу на месте моего торса. Я приседал, и волна разрушительной энергии проносилась над моей головой. Я подставлял клинок под те удары, которые мог отразить, уводя их силу вскользь, в пустоту, чувствуя, как рука немеет от каждого парирования.

Но атаковать сам я не мог. Вернее, мог, но это было бы бессмысленно. Его энергетический щит был непробиваемой скалой. Мои удары отскакивали от него, не оставляя и царапины. Я был обречен на защиту, на изматывающую оборону, на надежду, что его бешеный расход энергии иссякнет раньше, чем мои силы или удача.

И я почти дождался. Его атаки стали чуть менее частыми, щит на мгновение мерцал после особенно яростного взрыва. В его глазах, полных безумной ярости, появилась тень усталости. Он тратил ману как сумасшедший, а я лишь грамотно расходовал свою, перераспределяя ее между татуировками, «Прогулками» и клинком.

Почти.

Моя мана закончилась раньше. К сожалению, эту разницу в три стадии я не мог покрыть при всем желании и мастерстве. Выход оставался только один.

Я обратился внутрь себя, к тому источнику, что заменил мне ядро. К золотой паутине Маски Золотого Демона на моей груди. Она пульсировала, холодная и ненасытная. А еще полная энергии, которую можно было напрямую конвертировать в ману.

Где-то в будущем момент моей смерти стал на несколько часов ближе. Деградация моих сил, тот момент, когда Маска начнет пожирать меня изнутри, также нависла более тяжелым грузом.

Но мана хлынула в меня потоком. Золотистая, чужая, обжигающая жилы.

Я рванулся с места, едва уклоняясь от секиры. Татуировки на моих руках снова засветились, но теперь их свет был странным, мерцающим, с золотыми прожилками.

Гирм замер на мгновение, удивленный. Он тоже явно понимал что я устаю и теряю силы, и теперь не мог осознать, откуда я взял энергию для продолжения боя.

Но, похоже, ему было все равно. С новым ревом он ринулся в атаку.

А я продолжил отступать, парировать, уворачиваться. Но теперь у каждого моего движения была цена. Каждый всплеск маны стоил мне кусочка моей жизни. Я буквально отдавал свои дни за каждую секунду этого боя.

Дни, а еще деньги. У Маски был довольно четкий «курс» энергии к золоту. И в топке этого боя за пару минут сгорело уже десять миллионов золотых.

К счастью, этого оказалось достаточно. Я увидел.

Щит Гирма, некогда несокрушимый, дрогнул не на миг, а на целую, полную секунду. Не просто ослаб — он распался, рассыпался на мерцающие осколки, которые тут же испарились в пустоте.

Его мана, бушевавшая как дикий зверь, наконец иссякла. Не полностью, но достаточно, чтобы лишить его восьмидесяти процентов мощи. Его ярость не угасла, но сила, питавшая ее, кончилась.

У меня не было времени думать. Не было времени рассчитывать. Был лишь инстинкт и ярость, купленная дорогой ценой.

Я рванулся вперед, игнорируя протест мышц, крик разорванного плеча, жгучую рану на спине. Я вложил в этот удар все, что у меня оставалось — остаток выкупленной жизни, всю ненависть, всю боль.

Гирм, движимый инстинктом, попытался увернуться. Моя сабля, направленная в грудь, прошла ниже и левее, под ребра, в живот, пробив мышцы и задев что-то важное внутри. Теплая кровь хлынула мне на руку.

Но его ответный удар не заставил себя ждать. Его секира, вспыхнувшая остатками магической мощи, обрушилась на меня. Я не успел скочить. Лезвие, ударило меня по левому плечу, рядом с шеей.

Кость хрустнула, плоть разорвалась. Боль, острая и оглушительная, на миг затмила все. Я почувствовал, как ключица отделяется от плеча, как что-то важное внутри переламывается. Это была травма даже более серьезная, чем та, что я нанес Гирму.

Но у меня был источник маны. Проклятый, дорогой, но источник, с помощью которого можно было остановить кровотечение и унять боль.

Пока Гирм пытался зажать рану в животе, из которого хлестала кровь, я уже конвертировал еще один клочок своего будущего в энергию. Золотая энергия влилась в меня, и я направил ее в артефактные татуировки с исцеляющим эффектом, вплетенные вдоль ребер и на груди.

Они вспыхнули холодным, успокаивающим светом. Боль не ушла, но превратилась из всепоглощающей волны в терпимое, пульсирующее жжение. Смертельная опасность миновала и я даже почувствовал возможность продолжать бой.

Для Гирма такого исцеления не было. Он истекал кровью, его лицо стало землистым. Он попытался замахнуться секирой снова — но это было жалкое, беспомощное движение. Я парировал