Альфа-особь - Андрей Викторович Стрелок

что альф слишком мало. Девять из десяти зараженных либо умирают, либо превращаются в тупых вирусных троглодитов. И даже эти так называемые ''сверхпрыгуны''… да, они могут мыслить, но у них нет культуры, нет языка, нет истории. Без этого их разум — всего лишь заготовка.

— А если появится тот, кто сможет их учить? — тихо произнесла Галловей. — Один человек… один зараженный, сохранивший и память, и интеллект. Представьте, если он возьмется за роль наставника.

Баккер криво усмехнулся:

— Ты говоришь как фантаст. Но гипотетически — да. Тогда действительно может появиться homo novus в чистом виде. Человек, зараженный, но сохранивший разум и получивший новые способности. Такой себе мост между видами.

— Вопрос в том, примет ли этот ''новый человек'' старое человечество как равных. Или решит, что мы больше не нужны, — добавил Сандерс. — Проблема даже не в биологии, проблема в обществе. Его больше нет.

Баккер безрадостно усмехнулся:

— Оно умерло быстрее, чем люди. Вирус поразил города, но паника и хаос сделали свое еще раньше. Ты видел последние спутниковые снимки? Нью-Йорк — море серой биомассы. Лос-Анджелес — выжженная пустыня после тактических ядерных ударов. Вашингтон... осталась лишь развалина, без правительства, без армии.

— Зато есть анклавы, — возразила Галловей. — Мы здесь, в Шайенне. Есть Аляска, где холод тормозит распространение. Есть Гавайи. Есть еще десятки военных баз и лагерей, куда успели эвакуироваться части населения.

— Анклавы — это не общество, — покачал головой Сандерс. — Это разрозненные крепости. Без связей, без общей экономики, без единой политической воли. Максимум — кланы, общины. Мы медленно превращаемся в первобытные племена, только с пушками и остатками технологий.

Баккер откинулся на спинку кресла и скрестил руки.

— И ты правда думаешь, что в таких условиях возможна реабилитация цивилизации, Линда?

— История показывает, что общество может возрождаться, — возразила Галловей. — После Черной смерти, после упадка Римской империи…

— Разница в том, — перебил ее Сандерс. — Что тогда враг не был живым, постоянно мутирующим организмом, который буквально пожирает все вокруг и формирует новую экосистему. Мы боремся не с эпидемией, а с альтернативной моделью жизни. И эта модель куда агрессивнее и приспособленнее, чем мы.

— Согласен, — кивнул Баккер. — Даже если представить, что русский ''Заслон'' или его американский аналог удержит анклавы, вопрос в другом: что будет через двадцать, пятьдесят лет? Люди в изоляции деградируют, часть безопасных зон падет так или иначе. А зараженные... эволюционируют.

— Мы еще не знаем, насколько далеко может зайти эта эволюция, — обавила Галловей. — Но согласитесь, если альфы действительно станут homo novus, как мы говорили, они могут сформировать собственное общество. Пусть примитивное, но со временем — более развитое. Потенциально каждый из них биологически бессмертен, их клетки способны делиться неограниченное количество. По мере накопление опыта произойдет качественный скачок.

Сандерс сжал кулак и нахмурился.

— Ты хочешь сказать, что они построят города вместо нас?

— Почему нет? — пожала плечами Линда. — Уже есть ульи. Да, это уродливая форма городов, основанная на биомассе и телах. Но это организация. Это зародыш инфраструктуры. А дальше — дело времени. Если они научатся сотрудничать на более высоком уровне, если найдут способ хранить и передавать знания…

Баккер резко фыркнул:

— Вот именно, ''если''. Без языка, без культуры, без письменности они так и останутся уродливыми стаями. Но в одном ты права: люди уже не контролируют планету. Мы потеряли право называться доминирующим видом... сами виноваты.

Сандерс устало провел рукой по лицу.

— Нам остается только надеяться, что эти анклавы смогут хотя бы сохранить то, что осталось. Знания. Технологии. Генетический фонд. Если выживем мы, будет шанс на возрождение цивилизации. Если выживут только они, история закончится. Для нас.

В комнате воцарилась тишина. За стенами бункера гул фильтров и вентиляции напоминал, что остатки Америки теперь живут в бетонных норах, вцепившись в хрупкую иллюзию контроля.

— Адаптация… — Сандерс задумчиво водил пальцем по краю кружки, в которой давно остыл кофе. — Мы все время говорим о защите, о барьерах, но вирус не останавливается. Он ищет лазейки. И находит.

— Ты имеешь в виду иммунных? — уточнил Баккер.

— Не только, — качнул головой Сандерс. — Я говорю о слиянии. Вирус не убивает всех, часть носителей остается жить, пусть искалеченными, но живыми. Некоторые получают даже преимущества. И вот вопрос: не является ли это началом новой формы симбиоза?

Галловей поправила очки и помрачнела.

— Я боюсь, что ты прав. У нас тут на базе есть образец, номер три. Ребенок. Если это слово еще применимо.

Баккер напрягся.

— От той женщины из Денвера?

— О то нее, — подтвердила Линда. — Она заразилась на четвертом месяце. Симптомы развивались быстро, но плод не погиб. Наоборот, внутриутробное развитие ускорилось в два-три раза. Врачам едва удалось принять роды. Женщина умерла от полиорганной недостаточности, но существо выжило.

— Черт… — Сандерс закрыл лицо ладонью. — И что с ним сейчас?

— Оно в изоляторе. Всего неделя и рост увеличился на тридцать процентов. Скелет укреплен, обмен веществ бешеный, съедает в день тройную норму калорий, рефлексы на уровне взрослого шимпанзе. И главное — оно жизнеспособно. Кровь насыщена измененными клетками, но организм не разваливается, как у многих зараженных.

— То есть мы имеем первый подтвержденный случай… — начал Баккер.

— Да, — перебила Галловей. — Homo novus.

— Не говори так, — раздраженно бросил Сандерс. — Это не новая эволюция нас. Это очередной уродец, порожденный вирусом. Мерзкий аберрант.

— Уродец, который дышит, растет и адаптируется, — спокойно возразила Линда. — Посмотри на факты. Ребенок не только выживает, но и развивается быстрее нормы, это значит, что вирус работает иначе на эмбриональном уровне.

— А значит, — подхватил Баккер. — Если такие начнут рождаться массово, будущее действительно принадлежит им, а не нам.

В комнате повисла тяжелая тишина. Никто не хотел вслух произносить очевидное: люди могут оказаться лишь переходным звеном, уступающим место новой ветви эволюции.

— Мы должны признать, — наконец сказал Сандерс. — Что вакцина в классическом понимании бессмысленна. Каждый штамм Хронофага уникален, десятки новых вариантов еженедельно. Но вот если пойти другим путем… не бороться с вирусом, а встроиться в него…

Галловей резко подняла глаза:

— Ты предлагаешь сознательно инфицировать людей?

— Я говорю о контролируемой интеграции. О генной инженерии. О том, чтобы взять вирус и заставить работать на нас, пока в распоряжении имеется мощный универсальный ИИ, вычислительные мощности и энергия. Мы не будем сидеть в Шайенне вечно...

— На бумаге звучит красиво, — проворчал Баккер. — Но в реальности? Сколько еще трупов потребуется, прежде чем мы получим контролируемый результат?

— А у нас есть выбор? — тихо спросила Линда. — Посмотрите вокруг. Америка умирает. Европа с Китаем умирают. Россия с Канадой держатся чуть лучше за счет огромных расстояний и отвратительного климата, но