Демон Жадности. Тетралогия - Юрий Розин

нити Маски на моей груди, обычно лишь холодные проводники силы, словно накалились докрасна, прожигая кожу немым укором. Я нес за них ответственность. Даже не зная подробностей. Особенно не зная подробностей.

— Собрать роту, — прозвучал мой голос, и он был чужим, плоским, лишенным всякой интонации. — Здесь и сейчас. На плацу перед бараком. Полчаса. Я хочу видеть каждого, кто может стоять.

Силар, единственный, кто не дрогнул, молча кивнул — короткий, точный жест. Он развернулся и шагнул обратно в казарму, откуда вскоре послышался его голос, будящий уставших бойцов. Остальные последовали за ним, отбрасывая на меня полные тревоги и вопроса взгляды.

Я остался один посреди палубы, но одиночества не чувствовал. Со мной были они. Шестьдесят две тени.

Ровно через полчаса они выстроились. Сто сорок три человека. Две недели назад их было двести сорок. Помимо погибших было еще тридцать пять человек, получивших настолько тяжелые травмы, что их было приказано сразу вернуть на базу дивизии. И, к сожалению, с большой долей вероятности в дальнейшем в боевых действиях они участия принимать уже не смогут, будут переведены на штабную работу или демобилизованы.

Я медленно прошелся вдоль строя, и каждый шаг отдавался болью в висках. Бинты на головах, лубки на сломанных руках, костыли, подпирающие истощенные тела.

Лица — закопченные, исхудавшие, с ввалившимися глазами, в которых читалась не просто усталость, а та пустота, что наступает после слишком близкого знакомства с небытием. Но в этих же глазах, сквозь боль, тлели угольки чего-то иного. Упрямства. Ярости. Жизни, которая не желала сдаваться.

А еще в них я видел невероятный прожитый опыт, какой никому не пожелаешь, но который раз и навсегда уничтожает страх перед врагом и дает потенциал для невероятного роста.

Я остановился в центре, повернулся к ним. Чуть меньше ста сорок трех пар глаз уставились на меня.

— Вольно, — скомандовал я, и строй с нестройным лязгом и скрипом ослаб, но никто не пошевелился по-настоящему.

Я обвел их взглядом, давая тишине стать гнетущей, невыносимой.

— Вопрос ко всем, — начал я. — Есть здесь те, кто считает, что я виноват в смерти ваших товарищей? В смерти Брандта, Ларса, Нервида, Гронда, Доргана и еще пятидесяти семи человек? Потому что поставил задачу уложиться в сроки? Потому что из-за меня третий полк не спешил вам на помощь?

Сначала — мертвая тишина. Потом, в задних рядах, чей-то сломанный голос, полный стыда и злобы, выкрикнул:

— Да!

Еще один, тише:

— Отчасти… да, капитан.

Несколько других голов неуверенно кивнули.

Я медленно кивнул, как будто принимая некий доклад.

— Хорошо. Спасибо за честность. А теперь остальные, перестаньте врать. Себе и мне.

Они замерли, недоуменно уставившись.

— В глубине души вы все меня вините. Каждый из вас. И в этом нет ничего неправильного. Потому что вина за их смерти действительно лежит на мне. Я — ваш командир. Я принял решение. Я поставил задачу. Я не смог предусмотреть, не смог обеспечить достаточно поддержки, не смог… просто быть там, с вами. Ответственность за ваши жизни — на мне. Даже если я был в другом месте. Это — цена моих погон.

Я видел, как сжимаются их кулаки, как кто-то опускает взгляд, кто-то, наоборот, впивается в меня взором, полным боли и гнева.

— И я не буду вам врать и обещать, что это больше не повторится. Наоборот. Судьба может завести нас в такие дебри, где потеря четверти состава покажется нам счастливым исходом. Где мы будем тонуть в крови по щиколотку. И если среди вас есть те, кого это пугает, кто не готов платить такую цену — это нормально. Это по-человечески. Подойдите после построения к Силару или Хамрону. Я лично обеспечу вам перевод в любую другую часть Коалиции. Без осуждения. Без проблем. Вы уже заплатили достаточно.

Я сделал паузу, давая словам осесть, просочиться сквозь броню усталости и горя.

— Но, — я повысил голос, и в нем впервые зазвучала та самая сталь, что вела их до этого. — Но тем, кто останется… тем, кто сможет перешагнуть через эту злобу и страх… Я буду не просто готов. Я буду рад стать для вас тем командиром, который ведет за собой, а не просто отдает приказы. И который в любой момент, без тени сомнения, отдаст свою жизнь, чтобы выжили вы.

Я видел, как меняются их лица. Угольки в глазах разгорались в искры.

— А если кого-то из вас не зацепили высокие слова о долге и чести… — я позволил себе кривую, почти пиратскую ухмылку. — Если вы пришли сюда, ко мне, за силой, славой и деньгами — и в этом нет ни капли стыда! — то я могу пообещать вам и это. После того, что мы прошли, и того, что нас ждет… даже те деньги, что вы получили после Бала Невинности, покажутся вам жалкой подачкой. Рутиной. Я сделаю вас не просто богатыми. Я сделаю вас легендами. Богатыми легендами. Так что я спрошу один раз: ВЫ СО МНОЙ⁈

И тогда тишина взорвалась.

Сто сорок три горла выдали единый, оглушительный, животный рев. Рвотный крик ярости, боли, одобрения и готовности идти хоть в ад. Они кричали, хлопали, топали ногами. Сто сорок три израненных, истекающих горечью бойца, которые только что были на грани, теперь смотрели на меня с такой яростной преданностью, что воздух затрещал от энергии.

Я стоял перед ними, принимая этот рев, этот ураган эмоций. Это был не триумф. Это была клятва. Кровавая, выстраданная, дорого купленная. И я знал — назад дороги нет.

— Слова — это лишь воздух, — произнес я, когда рев утих. — Горячий воздух, который быстро остывает. И я готов доказать серьезность своих слов прямо здесь. Сейчас. Но для этого мне нужно ваше разрешение.

Строй замер в недоумении. Разрешение? Какое еще разрешение нужно капитану?

— То, что я собираюсь сделать, коснется каждого из вас лично. Это будет больно. Это изменит вас. И я не сделаю этого без вашего согласия. — Я обвел их взглядом. — Я спрашиваю вас: разрешаете?

Сначала — задержка дыхания. Потом, из середины строя, кто-то хрипло крикнул:

— Делай что хочешь, капитан! Мы с тобой!

Вслед за первым голосом раздался второй, третий, и вскоре уже весь остаток роты гудел теплым одобрением. Они отдавали себя в мои руки. Добровольно.

— Хорошо, — кивнул я, и холодная решимость наполнила меня. — Тогда стойте. И терпите.

Я подошел к первому бойцу в шеренге — молодому артефактору с перевязанным предплечьем. Его звали Шервиг. В его глазах читался страх и решимость. Я положил ладонь ему на грудь.