Нечисть. Ведун - Tony Sart

нечистого духа, который вышел на свой пагубный промысел. Знал я, что бродит он где-то здесь, направляемый злой волей хозяйки-подельницы. Знал я и то, что в какой-то потаенной избе лежит сейчас без памяти старуха Босорка, отправившая свою вторую нечистую душу губить людей.

И пока я продолжал идти от хаты к хате, внимательно заглядывая в самые темные уголки меж амбаров и овинов, дабы успокоить себя, перебирал в памяти события последних дней.

* * *

Мимо этой деревеньки я шел проходом, вовсе не собираясь задерживаться в такой глуши. Селение притулилось на далеком отшибе даже от полузаброшенных старых дорог, и, честно сказать, если бы не разгул разбойничков в лесах южнее, то я бы не делал такой крюк и не оказался бы в этих краях. Но связываться с лихими людьми лишний раз было в тягость, а потому в одно прекрасное утро я с первыми лучами солнца уже входил за околицу селения.

Впрочем, одного взгляда хватило, дабы понять, что здесь утро далеко не доброе. Да и когда в последний раз оно было таким – одним пращурам известно. Идя по головному пролету, я оглядывал людей, выбиравшихся из домов. Хмурые серые лица. Не сонные, когда стоит лишь окатить себя свежей водой из колодца – и разом сбивается дрема, а именно серые. Безучастные, обреченные. Приметил я, что нет привычного гомона детворы, шумных перебранок да сплетен баб у колодцев, окриков мужиков, выгоняющих скот, иль лая собак.

Лишь хмурые лица.

Перебросятся по-соседски еле слышно короткой фразой – и вновь глаза в землю.

На меня даже не смотрели, что было особо странно. Новый человек в селе всегда событие, а уж ведун и подавно. Частенько случалось, что стоит нашему брату забрести в какое село, так и ребятня сбегается посмотреть на диковинного человека, который с Небылью слад находит, и бабье да мужички торопятся: кто на кикимору грешит за кислое молоко, кому овинника угомонить надо, чтоб девок за зады не щупал. Как-никак и подмога с нечистью всегда, да и событие, дабы рассеять череду однообразных трудовых дней, полных забот.

Оттого я встревожился сразу. Неладно тут было, ох неладно.

Моим странствиям только пошел второй год, а потому пылал я искренним задором молодости и отчаянного желания помочь всему миру. Разом отказавшись от планов по возможности живо пройти через деревню и продолжить свой путь к Ишем-граду, я быстрой походкой направился к дому местного головы.

Немного рассказал мне неприветливый староста – седой дядька с почти черным от солнца лицом, изрезанным частыми морщинами. Лишь то, что в деревне уж полгода как все наперекосяк идет. И вроде винить некого, да только беда одна к другой лепится. Началось то с малого вроде как, да дальше – больше. То на посеве кому обмолотом ногу раздробит, то лошади какую дрянь подхватят и в хворую, то коровы да козы удой кислый дают.

Местные, знамо, быстро смекнули, что дело нечисто: таким промышлять горазды колдуны да ведьмы. В деревне все свои, друг дружку давно знают, а заброд сызвеку не было. Да и леса в этих краях дикие, не каждому ворожею схорониться там возможность будет. Но всё ж пошли к местной знахарке Испешке. Покивала она, говорит, сама чую силу дурную, да только не горазда я супротив такого. Но уболтали ее селяне хотя бы выпытать, где окаянное зло обитается, а дальше они уж сами топорами да кольями дело сладят. Найдут укорот на лиходея.

Согласилась знахарка. Долго бродила, шептала, след высматривала. Увел ее след в лесок ближайший. Да и сгинула. Кинулись искать ее на следующий день… Нашли в овраге. Палой гнилой березой прибило несчастную.

Думали, как весточку дать в ближайший острог, чтобы местный князь ведуна какого прислал или какой еще укорот. Да только очень далече от жизни шумной деревня. Мальчонку-гонца конного не послать: лютые волки в лесах, а ходу до проезда не меньше трех дней пути. Сгрызут. Прикинули, что на торжище можно съездить, пообменять шкуры с охотничьих промыслов, а заодно и поискать подмогу. Стали обоз собирать, а тут, как назло, гроза. Да буйная. Молнией аккурат в телегу… В общем, погорел обоз.

Вот теперь и живут люди, да всё больше доживают. Ни надежды, ни радости не осталось. Каждый новый день беду сулит.

Смекнул я сразу, что прав староста: тут явно дело черное. Не сильный злодей, конечно, потому как не с руки еретнику какому или умруну такими мелочами озоровать – те бы сразу всю деревню повымели-сгубили. Но очень похоже на начинающего чернокнижника или босорку. Эти как раз пакость любят.

А еще, сидя у головы в доме да слушая грустный тот рассказ, приметил я за печкой кикимору. Староста, понятно, на еле слышное шебуршание внимания не обратил, а я, учуяв нечисть, стал «смотреть». Миг-другой – и проявилась супружница домового. Выглядела она жалко. Будто тоже хворала. Обычно яркие юбки, которыми любят щеголять домашние кикиморы, висели блеклым неухоженным тряпьем. Вся она еще больше скукожилась, ссутулилась сильнее обычного, стала совсем махонькой. На востроносом старушечьем личике мне почудилась даже какая-то растерянность, испуг. Зыркнув на меня, поняв, что ведун ее обнаружил, кикимора пискнула и скрылась за печкой. Даже не обругала, как обычно, что было уж совсем странно. Зная скверный характер кикимор…

Да! Видать, злая волшба даже нечисть допекла.

Распрощавшись со стариком да пообещав подсобить по возможности (кажется, тот вовсе не воспринял мои слова всерьез, лишь пробормотал что-то невнятное), я уже вышел на крыльцо дома головы, как заприметил неподалеку, прямо на ближайшем перекрестке, старуху.

Стояла она, плотно закутавшись в целый ворох платков, несмотря на жаркую уже погоду. Широкий конус юбок тяжело падал прямо в дорожную пыль, казался неподъемным. Что было особенно странно – голову старухи поверх всего тряпья украшали височные кольца, высокий изукрашенный чепец и множество бус. Будто не в простой день вышла она, а разрядилась на праздник. Вся в цацках да в убранстве.

Но все это мигом забылось, когда увидел я узкое потемневшее лицо старухи. Она вертела головой, разглядывая бредущих мимо понурых людей, и под клювастым хищным носом ее блуждала такая довольная ухмылка, будто сосватала она удачно всех детей, да еще и клад сыскала. И мог бы я сослаться на действительно радостное событие в ее жизни (мало ли, может, и правда какое счастье приключилось), если бы по мне не резанули два ледяных осколка ее глаз. Махнули наискосок по мне, будто нож кривой, лязгнули по лицу… по ведунскому очелью…

И в