Башни Латераны 2 - Виталий Хонихоев

Тави знала, что это неправильно. Амулеты так не делают. Волосы — это чернокнижие, запретная магия. Но в голове билась только одна мысль:

Золотой. Сало. Лекарства. Тёплая комната. Отец выживет.

— Да, — прошептала она. — Сделаю.

Узнать, где живёт Безымянная, оказалось легко. Вечером Тави постучала в дверь её дома, предложила убраться за десять медяков и половину буханки. Оруженосец впустил её. Дом был чист, суров, пах свежей стиркой и травами. Всё по месту, ни одной лишней вещи.

Тави работала медленно, изучая, где что лежит. Наверху что-то шуршало — Безымянная отдыхала. И вот — в плетёной корзинке у окна — она увидела её. Простая деревянная расчёска. Чуть треснувшая, с редкими зубцами, на двух из которых запутались тонкие рыжие волоски.

Тави огляделась. Оруженосец Безымянной Дейны был наверху. Слышно было, как он что-то двигает, разговаривает с Безымянной.

Сейчас или никогда.

Она вытащила расчёску, спрятала за пазуху. Сердце билось так отчаянно, что она боялась — он услышит. Потом продолжила работать, будто ничего не произошло. Когда вышла на улицу, расчёска жгла кожу сквозь ткань, как угли. Обмен прошёл быстро. Женщина протянула золотой, забрала расчёску, исчезла в переулке.

Тави стояла посреди улицы с монетой в руке — тяжёлой, холодной, как проклятье.

Еда. Лекарство. Крыша над головой.

Наверное, она должна была чувствовать себя счастливой. Но почему-то она подумала, что уж лучше бы она взяла серебряные монеты того желтозубого наемника, что предлагал ей «задрать юбку по-быстрому».

Потом она бежала через город, сжимая золотой в кулаке так крепко, что металл врезался в ладонь, выгоняя из головы мысли о плохом. В конце концов может этой странной дейне и правда нужны были волосы Безымянной для оберега. Ну или… или для заговора на любовь? Ничего страшного не произойдёт. Зато у нее наконец есть деньги. А это — еда. Нормальная еда, а не черствая краюха за три медных монеты. Лекарства. Тёплая комната. Лекарь.

Отец выживет.

Она повторяла это про себя снова и снова, будто заклинание. Отец выживет. Всё будет хорошо. Господь Архангел простит. Первым делом — аптека. Зелье яснотки, корень серой руты, масло камфорное, настой коровяка. Пять серебряных. Потом — рынок. Сало, куриные кости для бульона, молоко, белый хлеб. Ещё двадцать серебряных. Потом — постоялый двор. Комната с очагом, тёплая, с дровами и одеялами. Двадцать серебряных за неделю.

Всё для отца. Всё, чтобы он выжил.

Она сделала всё, что могла.

Перевезла отца в комнату. Уложила на кровать, укрыла одеялом. Разожгла огонь. Сварила бульон — горячий, жирный, пахнущий домом. Поила зельем три раза в день, как велел лекарь. Втирала масло в грудь на ночь. Кормила белым хлебом, давала молоко.

Отец пил, ел, благодарил её тихим голосом:

— Ты хорошая девочка, Тави. Моя умница…

И она верила. Верила, что всё будет хорошо. Что золотой спасёт его. Что Господь Архангел примет её жертву. Но к вечеру кашель стал сильнее. Лихорадка поднялась. Отец бредил, шептал молитвы на ашкенском.

А на рассвете — умер.

Тихо. Без криков, без судорог. Просто выдохнул — и больше не вдохнул.

Тави сидела рядом, держа его холодную руку, и не могла пошевелиться.

Он умер.

Несмотря на золотой.

Несмотря на всё.

Она похоронила его на общем кладбище для бедняков. Могила без креста, без камня. Только холмик земли. Священник прочитал короткую молитву. Тави повторила её на ашкенском.

Когда могилу засыпали, она бросила горсть земли и прошептала:

— Прости меня, папа. Я была никудышной дочерью. Я ни на что ни годна.

С того самого дня она перестала есть, заперлась в снятой комнате и молилась, молилась день и ночь. Молилась о том, чтобы Господь Архангел принял душу отца на небесах, раз уж она не сумела уберечь его на земле. Она не выходила в город, она не разговаривала ни с кем и потому весть о том что осада снята, о том, что Вардоса — устояла, а герцог Освальд пришел на помощь со своими войсками — не сразу дошла до нее. Просто в один день город как с ума сошел — пьяные крики, песни, радостный хохот… тогда она и узнала, что осада снята. Ей было уже все равно. Отца не было… какой был во всем этом смысл?

Но на третий день после снятия осады, когда она в очередной раз пришла на кладбище, чтобы помолиться над могилой отца — она увидела огромную толпу, много-много людей. Увидела, как магикусы Школы Земли возводят склеп и ставят памятник. Высокая девушка в рыцарских доспехах с мечом. Надпись на мраморе «Я умерла чтобы вы — жили». Короткая и понятная. Но Тави как будто молотом в голову ударили, она села на холодную землю, внезапно все осознав.

Господь Архангел посылал мне три знака и одно испытание, подумала она и я — не поняла знаков, не прошла испытание. Безымянная Дейна погибла. Как шептались в толпе — погибла как героиня, отстояв город в одиночку, задержав войско Арнульфа в проломе стены, погибла погребенная под сотнями тел в желто-черных доспехах…

Она вспомнила ту расческу, вспомнила дейну в переулке, золотую монету и ее зловещую улыбку. Сомнений не было, это она убила Безымянную Дейну. Предательница. Как сказал Архангел в писании — «истинно говорю вам, а кто предаст брата своего или сестру тому лучше было бы если бы привесили ему на шею мельничий жернов и утопили в пучине морской». Ведь горе миру от соблазнов, усомнилась она в Воле Его и решила предать сестру Безымянную, которая стояла за весь город. Вот за это добрый Господь Архангел и отнял у нее отца, а если бы она устояла перед соблазном — то не дал бы пропасть.

И если бы сам Господь не говорил, что самоубийство тяжкий грех и не войдут самоубийцы в Царствие Небесное — она бы удавилась прямо там, на кладбище. Однако же и жить теперь она не могла. Отца не было, и она была тому причиной. Она убила его этой золотой монетой, словно ядом или кинжалом. Раньше она думала, что не спасла его, но теперь поняла — что убила. Своими руками. Мысль об этом была нестерпимой.

Что же… есть только один выход. Она видела лицо оруженосца Безымянной, он без сомнения был в нее влюблен. Значит…

— Ты меня искала? — раздается голос, и она поднимает голову. У ее стола стоит