Нечисть. Ведун - Tony Sart

короб и копаясь в записях Ведающих. Память не подвела меня: конкретных упоминаний об удачном возвращении ребенка нигде не было. По крайней мере, в нашем капище об этом не слыхивали. Но удалось найти и восстановить в памяти моменты по борению с криксой, дабы отпугнуть тварь от еще оставшихся детей. Никак нельзя было дать полуночнице утащить все потомство князя.

К вечеру я уже вовсю готовился к предстоящей ночи. Истребовал у нянек какие-нибудь вещи, игрушки детей. Долго пришлось уговаривать бабку-сиделку, дабы срезать прядь волос у старшей девочки: старуха упиралась, плевалась и бормотала отвороты. Даже слово ведуна было ей не указ. Я понимал ее: попади волосы княжны в дурные руки, и беды можно будет хлебать черпаком. Я осознавал риск такого шага, но прядь мне была нужна позарез, а потому пришлось привлекать влияние самого Межемира. Князь только коротко кивнул, и верная бабка отступила.

Укрывшись от любопытных взоров дворни в дальнем закутке подворья, я несколько часов со всем вниманием и тщанием мастерил куклу-манок. По моим подсчетам, крикса, если малышка Дара пропала примерно месяц назад, явилась бы за следующим ребенком через несколько дней. Так долго я ждать не мог, а потому решил выманить криксу, вырвать из ее привычного «кружения». Бормоча заветные наговоры, я не спеша, дабы не нарушить тонкий, единственно верный порядок, мастерил куклу. С тщанием вдевал в тряпичную голову настоящие волосы старшей дочки; протерев игрушечные ручки-ножки можжевельником и капун-травой, что достал из припасов, я одел манок в распашонку среднего ребенка, перевязал крест-накрест тесемки пояска и плотно запеленал в одеяльце. Голова немного гудела от напряжения, все же длительные наговоры требуют больших сил и средоточения, но я был доволен сделанной обманкой.

Собрав и подготовив все, я велел перенести кроватку ребенка в ту же светлицу, где последние дни обитал младший, точнее, его нечистая подмена. Княжьей чете приказал взять детей и ждать моих указаний.

Оставалось совсем немного.

Я дожидался ночи, сидя на почти вросшей в землю скамье возле внешнего забора подворья владыки. Ее, видимо, когда-то вбили здесь служки, чтобы отдыхать, не мозоля глаза князю и дружине. Я тронул ладонью теплое, нагретое за день дерево скамьи, повел туда-сюда. Хорошая лавка.

И продолжил глядеть вниз, на раскинувшийся окрест княжьего холма Гавран-град. В домах уже зажигали огни, город постепенно серел, мрачнел, густели тени вдоль улочек, слышался лязг засовов, окрики расходящихся с рынка торговцев и последних зевак. А над угоманивающимся от дневной суеты градом темнело летнее небо, нехотя отпуская багряно-желтое светило за далекие холмы.

Я всегда, сколько себя помню, любил смотреть на закат.

Чудилась мне в этом какая-то переходная пора, пограничье. То время, когда зыбкая связь между Былью и Небылью особенно видна. Протяни руку – тронешь.

Где-то зашлась истошным лаем собака.

Одна. Другая.

Перелив брехания разошелся волной по ближайшим дворам, понесся по городу, как жадный пожар в сухую погоду.

Растрезвонились. Угомонились.

Я проводил взглядом последние темные оттенки умирающего солнца, подождал, отлавливая тот миг, когда все краски в мире вдруг исчезают. Немного посидел, прислушиваясь к нутру, после чего хлопнул себя по коленям, резко поднялся.

Пора.

– Спать детям не давай, княгиня, пока я не вернусь! – В приемном зале были только мы: я и вся княжья семья. Как и в прошлую ночь, чадили лучины, плясали на стенах дрожащие тени. Я помолчал немного, посмотрел на сосредоточенного, слегка отчужденного Межемира, на бледную, тихую, крепко прижимающую к себе детей Драгу. Повернулся к дверям. – Сделаю что смогу.

И быстро зашагал прочь.

Ночь.

Такая же лунная, чистая и тихая.

Та же комнатка.

Я уже давно сидел на скамье неподалеку от принесенной кроватки, застеленной, прикрытой. Ждал.

Возле окна в колыбели копошилось полено, что-то невнятно бормотало.

За этот день, кажется, к ребенку никто так и не осмелился подойти. Нянькам строго наказали дитятко не трогать, а сама княгиня, зная теперь, что агукает в люльке вместо ее пропавшего чада, не могла даже помыслить о том, чтобы приблизиться к нечисти. Впрочем, полено это вполне устраивало: в отличие от настоящего ребенка, тваринка была неприхотлива.

Я ждал.

Все было готово. По крайней мере, я хотел верить, что готов. По моему повелению еще днем прислуга выставила в светлице детскую кровать, куда я поместил куклу. Наряженную в одежды детей, с заложенными остригами волос, тщательно запеленутую в детские простыни. Приманка!

Мне никогда еще не доводилось бороться с криксой за ребенка. Пару раз я гонял полуночниц от детей, но то было безвинное докучательство. Сейчас же речь шла о проклятье, а значит, тварь имела большую силу и власть. Можно сказать, ее саму позвали, пригласили и дали всю дозволенность.

…Я не сразу уловил невнятное движение в темноте.

Крикса опять пришла из того же угла, плавно поплыла мимо колыбельки, карябнув когтистой лапой по дереву подставки. Казалось, будто она наполовину состоит из густого черного тумана, клубящегося под лохмотьями.

Проплыла через лунный луч, двинулась по дуге вокруг комнаты.

Застыла у противоположной стены, повернула голову, тряхнув паутиной белесых волос. Блеснула страшной зеленью глаз.

– П-плохая! – заскрипела полуночница. Мне показалось, в голосе этом проскользнуло какое-то удовлетворение. – Ос-став-вила! П-плохая!

Она как-то плавно, незаметно вдруг развернулась и двинулась к кроватке.

При этом продолжала со скрипом бормотать:

– П-плохая! Заб-беру! Сб-берег-гу!

Ближе.

Еще ближе.

Крикса парила по комнате от стены к стене, с каждым разом неуловимо становясь все ближе к заветной кроватке. Теперь колыбель с поленом ее совсем не интересовала – все внимание ведьмы было сосредоточено на накрытом пологом спящем ребенке.

По крайней мере, она так считала.

Еще ближе.

Вот полуночница оказалась уже у самого бортика кроватки. Нависла над покрывалом, застыла. Склонилась, мягко отводя длинными узловатыми пальцами край полупрозрачной ткани.

Запустила руки.

Мгновение – и уже качает страшная старуха на руках закутанное одеяльце.

Бережно, ласково.

Бормочет.

– П-плохая! Сб-берегу!

Я сидел, не двигаясь, ждал. Я знал, что, поглощенная своим «кружением», своим стремлением, крикса не замечает меня. Многая нечисть обитает в замкнутом узком мирке, выбираться из которого не хочет и не любит. Впрочем, сегодня ей придется это сделать.

С минуту полуночница качала сверток, ласковым скрипом голоса баюкая его, но постепенно в ее движениях стало что-то меняться. Она задергалась, закривлялась. Какая-то неуверенность сквозила в каждом рваном приступе. Она, до того склонившаяся над ребенком, вдруг вскинула голову. Зеленые глазки заметались по комнате.

Спаленку наполнил гневный скрежет:

– Об-бманула! П-плохая! Нету, н-нету реб-беночка! – Она продолжала зыркать, кривые когтистые пальцы начали впиваться в одеяльце. – П-плохая! Кук-кла!

Полуночница уже металась. Руки ее выпустили