Аттестат зрелости - Сергей Борисович Рюмин

— Молодец! — одобрительно заявил он, и я проснулся.

Настроение было великолепным, состояние организма еще лучше, в отличие от погоды за окном. Зарядку пришлось опять отменить. На улице вновь зарядил дождь. Maman, выходя, чмокнула меня в щеку и напутствовала:

— Будь умницей!

После её ухода я по-быстрому умылся, позавтракал и сел заниматься.

Я обнаружил, что моё «ядро» снова усилилось: стало ощутимо плотнее, запас энергии вырос процентов на 30, причём не только «мертвой», но и «живой», стал снова сбалансированным. Во время тренировки я также ощутил, что возросла скорость прохождения магической силы по каналам. Стоило только задуматься о «хлысте», так сразу начинало покалывать кончики пальцев от «некросилы». То же самое и с «плетью». Едва задумался, а руки уже полны «живой» силой.

Из библиотеки неожиданно пропала книга по «мертвой магии». Зато на полке появилась небольшая то ли брошюра, то ли учебник по «живой магии».

Все эти пропажи-появления меня здорово «напрягали». Не успел изучить одну, появляется другая. Увлёкся другой, учебником по некромантии, не успел даже до третьей главы дойти, как она исчезает и появляется третья.

Как будто кто-то непонятный «кроил» учебный план непонятно по каким принципам.

Разочарованно вздохнув (если в Астрале можно было так вздыхать), взялся за брошюру. Она оказалась совсем не учебником, а что-то вроде монографии мага Жизни о влиянии полового созревания на развитие магических способностей. Сначала, читая введение, глупо хихикал, уподобляясь пацану, впервые в жизни раскрывшему украденную у родителей книгу «Молодым супругам».

Оказалось, что регулярная половая жизнь, в общем, благоприятно действует на развитие магического ядра и развитие магических каналов у мага Жизни. А потеря девственности так вообще вызывает скачок роста ядра.

Когда я дочитал брошюру, умышленно представил напротив себя зеркало и посмотрел в него. Моя физиономия напоминала спелый помидор. Щёки горели, как наяву. Хохотал над своим видом недолго, но от души. А отсмеявшись, обнаружил, что брошюрка исчезла.

В реальном времени прошло 15 минут.

Прекрасное настроение и не думало пропадать. Даже Мишка заметил моё состояние.

— Ты чего такой цветущий?

— Жизнь прекрасна и удивительна, Майкл! — я расплылся в улыбке. — Завтра соревнования, финал, так сказать. И всё.

— Что — всё?

— Всё, это значит, что моя карьера спортсмена-самбиста подошла к концу. И нельзя сказать, что это меня очень огорчает.

— Нифига себе! — удивился мой друг. — Вот это поворот! Мы думали, ты…

— Нет, — перебил я. — Хватит. Впереди экзамены, потом еще одни экзамены… Да и желание, честно говоря, пропало напрочь.

У подъезда своего дома нас уже ждал Андрэ. У него единственного из нас был свой личный зонт. Хорошо, что хоть дождь уже почти перестал. Мы поздоровались, пожали друг другу руки.

— Вчера в школу повестки из военкомата принесли, — сообщил Андрэ. — Сегодня НВП первым уроком поставили. Раздавать будут.

— Блин! — выругался Мишка. — Только этого не хватало.

— Да ладно, что там такого? — пожал плечами Андрэ. — Это ж не в армию. Погонят на медкомиссию всем скопом. Подумаешь…

— Ты на прошлой медкомиссии был? — поинтересовался Мишка. — Два часа по коридорам в очередях к врачам да еще при этом в одних труселях. Ты думаешь, там в военкомате «ташкент маленький»?

— А помнишь, как в прошлом году, — засмеялся я, — у хирурга на приеме Щегол возбудился?

Мишка тоже засмеялся, вспомнив эту ситуацию. Андрэ сразу потребовал продолжения. Он по военкоматам не ходил — диабет с детства. Освободили, даже приписное свидетельство не выдали.

— Хирург ему говорит, иди, мол, намочи головку, чтобы успокоиться, — продолжил Мишка. — И показывает на раковину с краном. Щегол воду открыл, в ладошку воды набрал и себе на темечко вылил.

— Смеялся даже врач! — дополнил я сквозь смех. — Он другую головку имел ввиду.

— Да понял я, понял, — сказал Андрэ.

Действительно, первым уроком у нас поставили НВП. Военрук Селиванов Анатолий Петрович усадил нас и принялся вызывать к себе по списку, выдавая повестку тут же под роспись в двух местах — на корешке повестке и в рабочей тетради военрука.

Повесток было всего шесть, получили все ребята, кроме Андрэ. Лишняя была выписана на Капаницу, который уже с месяц учился где-то в городе.

— Где он сейчас, кто знает? — поинтересовался военрук. — Может, с ним кто дружит, пересекается?

В дружбе с ним никто из класса не признался.

— Ладно, разберемся, — Анатолий Петрович хлопнул ладонью по столу. Остальная часть урока была посвящена пропаганде армейской службы по призыву. Кто-то даже ухитрился вздремнуть.

А вот по итогам урока военрук всем получившим повестки выставил в журнале «пятерки».

— Будущим защитникам Родины, — пояснил он. — И еще раз напоминаю: в следующую среду всем юношам быть в РВК к 9.00. Ясно? Я тоже там буду.

— Кроме меня, — успел вставить Андрэ.

— Кроме тебя, — согласился Анатолий Петрович. — Ты идёшь на уроки.

Андрэ демонстративно схватился за голову.

Сразу после первого урока меня разыскала Горячкина. Она поздоровалась, бросила:

— Стой тут, жди меня!

И убежала. Через пару минут вернулась с Подгориной Веркой. Мы встали у окна в рекреации. Вика выложила несколько двойных тетрадных листов на подоконник:

— Расписывайтесь!

— Что это? — удивилась Верка.

— Протокол комсомольского собрания, — нетерпеливо пояснила Горячкина. — Матвеев попросил переписать.

Верка отстраненно посмотрела на неё, потом на меня и заявила:

— Я не буду это подписывать!

— Вер, — скривился я. — Подписывай! Здесь убрали мое предложение об обращении в милицию. Остальное оставили. Гальку мы отстояли, остальное пофиг.

Я взял листочки и, показывая ей пример, расписался на каждом — в двух экземплярах протокола. Верка помедлила, но потом всё-таки поставила подписи.

— Иди, Мишку Савина ищи, — посоветовал я Горячкиной. — Он тоже ведь в президиуме сидел.

— Да знаю, — отмахнулась Вика, а потом вдруг с надеждой посмотрела на меня. — Может, ты дашь ему расписаться. А потом мне отдашь? А то мне некогда.

— Давай, — отмахнулся я. — На следующей перемене отдам в столовой.

— Отлично! — Горячкина тут же куда-то убежала.

— Вер, — обратился я к Подгориной. — Янкелю не говори. Ладно?

Она вздохнула, кивнула головой.

— Он, во-первых, не поймёт. Во-вторых, начнёт языком трепать. А оно нам надо?

— Да