Тоска - Александр Александрович Павловский

его пределы. Такое ведь сложно запланировать, но вполне реально представить. И, когда я очнулся в больнице, у меня было жуткое желание что-то изменить. Эти мысли проносились, как пиксельные буквы на табло в аэропорту.

– Но почему именно Коломна, а не другая страна?

– Ну, я решил напиться после того, как вышел из больницы. А в баре мне и подсказали этот город. И недолго думая, я собрался и приехал. Решил, что, если у меня есть шанс что-то изменить, то почему бы не начать с малого, а дальше будь, как будет.

– Странно, что ты после бара не додумался сразу сюда приехать. – Ира вновь рассмеялась.

– Тогда это была бы совсем ситуация сюр.

Повисло неловкое молчание. Несколько минут каждый смотрел в свою сторону. Леша наблюдал, как колышется деревья по другую сторону берега, а Ира, как Арсений крутится на одном месте и кидает в голубей кусочки калача. А те, не в силах проглотить большие кусочки, протыкали их клювами и подкидывали вверх.

– Леш, можно спросить, а что с твоей Мамой?

Леша обернулся, внезапно озадаченный вопросом.

– С ней, вроде, всё в порядке. Я точно не знаю.

– Как это?

– Мы очень давно не созванивались. Если быть точным, то порядка нескольких лет.

– Вы в ссоре?

– Я бы сказал, что-то другое случилось.

– Но ведь это же Мама. Она единственная в этой жизни, кто видел и знает тебя больше остальных. И не может быть такой ситуации, чтобы вы отвернулись друг от друга так надолго.

– Да тут нет никакой животрепещущей ситуации, просто мы противоположности характера. И я не могу вытерпеть её очень долго. У меня сложности с этим. Это то, что тянется с самого детства в юношество, когда я хотел и сбегал от нее, чтобы жить отдельно.

– А во сколько лет она тебя родила?

– Сразу после школы. Можно сказать, сама, еще будучи ребенком.

– Но, а в чем не сходятся характеры?

– Всё моё детство она была ко мне жестока, это то, что осталось в памяти. За любой проступок я получал сполна, будто боксерская груша. Она говорила, что так воспитывает во мне мужчину, раз отец этого сделать не смог. Но своими действиями она сама выстроила стену между нами. В семье один должен любить, каким бы ты ни был, а другой учить и воспитывать, чтобы ты не стал тем, кем не надо. А здесь, как в сломанном магнитофоне кассету зажевало где-то посередине, и она играла только половину песни.

– Ты не суди её за это. Возможно, что ей было сложнее вдвойне.

– Быть жестоким не сложно. К этому даже усилий не нужно прилагать.

– Ты не понял. Ей было сложнее, потому что, будучи сама еще ребенком, хоть и чуть взрослее, ей пришлось расти вместе с тобой. Не так, что она уже сформировавшаяся личность, которая может быть и кнутом, и пряником, но в равной степени. А так, что она совершала ошибки в обучении, потому что сама лишь училась. Она хотела для тебя лучшего, но, как понять, что это, когда ответа нет?

– То есть ты хочешь её оправдать?

– Нет, я не хочу никого оправдывать. Я хочу, чтобы ты понял, что сложно быть взрослым и нести ответственность, когда тебе приходится совмещать это сразу на практике. Я уверена, что у нее были моменты, когда сил не оставалось и хотелось просто исчезнуть. Но рядом был ты. – Ира перевела взгляд на сына. – Посмотри на моего Арсения. Ты думаешь, что мне легко, раз я уже взрослая и повидавшая мир. На самом деле мне очень тяжело и первые два года с сыном было еще тяжелее. Нервы сдавали и жестокость, как ты говоришь, застилала глаза, раздражалась от всего, что меня окружало. Но стоило мне посмотреть на спящего сына, и я понимала, что у него кроме меня никого нет. И, если я сейчас сдамся, то сдастся и он. – Ира убрала ладонью слезу. – Понимаешь?

– Я никогда об этом не думал.

– Знаешь, легко обвинить человека во всем, но еще сложнее осознать на что он пошел, чтобы дать тебе всё остальное. Сколько она всего претерпела за своей спиной, чтобы этого не знал ты. Чего она лишилась или чего не знала, только чтобы дать тебе то, чего ты заслуживаешь. Она шла с тобой одной дорогой все твои годы и, я уверена, что ни разу не пожалела, что у нее есть ты.

– Но почему она просто не могла меня любить, как все остальные Мамы, почему у нее все было через жестокость?

– А кто тебе сказал, что она не любила или не любит сейчас, хоть ты в ней не нуждаешься?

– Никто. Я сам.

– Ты тоже не виноват, что ожидал от нее другого. Ты в меру своих эмоций искал другого отношения, но, возможно, никогда ей об этом не говорил. А она поступала так, как ей казалось правильным в тот, конкретно, период. Не забывай, что она училась на ошибках. Ты для нее был школой жизни, в которой она в одиночку не смогла стать отличницей, но и не стала двоечницей. Ты ведь вырос порядочным человеком. Значит с чем-то она всё-таки справилась.

– Возможно, что так. Но я не могу перебороть себя на другое отношение, только потому что так надо.

– Не перебарывай, пусть время сделает это за тебя. Только дай этому шанс, как когда-то этот шанс дала тебе Мама. Она отчасти виновата в случившемся, также, как и ты, но не дай этому разъединить вас навсегда. Какой бы она ни была, она навсегда останется человеком, что изменился, услышав твой первый вдох. И она всегда будет ждать тебя, даже, если ты не захочешь прийти.

– Жаль, что ты не моя Мама.

– У тебя есть своя и она лучше меня. А я лучшая для него, – Ира следила за Арсением, который вновь одним глазком смотрел через перила на мост, – И для него сейчас нет другого человека, кто смог бы любить все его причуды и поощрять любопытство. Да вообще просто любить за то, что он есть. Без каких-либо условий.

– А когда он вырастет?

– Ничего не изменится, по крайней мере во мне. – Ира выдохнула. -Попробуй позвонить Маме, сделай первый шаг. Дай времени точку начала для прощения.

Каждое слово Иры попадало в зияющие пустоты отношений Леши с Мамой. Он так давно не чувствовал, что может простить и это привело его к неизбежности молчания. К берегу без воды и камней. К пропасти откуда мог начинаться