Призрачная империя - Рина Харос

– Такие случаи в твоей жизни могут быть не единичны. Может понадобиться и десять, двадцать капель крови, которые потом начнут соизмеряться литрами.

– Значит, так угодно Богу.

– Какому?

– Моему, – напористо парировал Гриша и улыбнулся по-настоящему, когда заметил растерянность на моем лице, – так что, спро́сите у монахинь про воспитанников, которых скосила хворь?

– Само собой разумеется. Сегодня в семь я зайду и расскажу все подробности. Будешь свободен?

Гриша многозначительно повел плечом и кивнул, вновь принявшись за письмо.

– Благодаря вашим указам я свободен всегда, – с издевкой в голосе ответил Азаров.

– За все два года, что пребываешь в стенах пансионата, ни разу не спросил, во благо каких целей сотворяешь подобное с бесами и пытаешься их приручить.

– Я научился смиренности и покорности. Знаю, что придет момент, когда сами все расскажете, пусть даже и не все сразу. Нет смысла торопить судьбу, если она сама уже несется к тебе на полной скорости, – отчеканил Гриша, словно проклятую молитву, хмыкнул, будто наша беседа тяготила его.

Разговор определенно не клеился – встав с кровати, я положил на стол рядом с чернильницей письмо, предназначенное воспитаннику, и вышел из комнаты, улыбнувшись, когда услышал звук рвущейся бумаги.

Глава 20

Григорий Азаров

За любой дар

придет расплата

Сынок, здравствуй. Прости, что не отвечала на письма. Дело в том, что мы переезжаем в Московскую область. Нам удалось скопить немного денег и купить дом и корову. До твоего пансионата пешком минут сорок, так что как только устроимся на новом месте, я обязательно навещу. Надеюсь, что обучение дается легко и ты нашел язык с Господом.

До скорой встречи, Гришенька.

Чувство радости и некой окрыленности после прочтения письма сменилось на панику и дикий ужас: может ли случиться, что мать придет не одна, а с Андреем или, того хуже, – с отцом, который меня и за человека-то не считает? Вдруг заставит читать молитвы и взывать к Богу, преклоняя колени и избивая лоб об пол, выказывая всецелое повиновение.

Но потом улыбка появилась вновь – ведь если отец или Андрей решат проверить знания, полученные в стенах пансионата, что помешает мне воспользоваться даром и подчинить своей воле? Абсолютно ничего.

Весь оставшийся день я провел в сладостной истоме, желая скорее ускорить время. Пообедав, вернулся в свою комнату, сложил пополам недописанное письмо матери, лег на кровать, заломив руки за голову, и перевел взгляд на заснеженный пейзаж за окном, внушающий некое умиротворение.

Тень скользнула по стене, несмотря на яркое солнце в зените, и юркнула под кровать, проведя острым когтем по деревянному полу.

– Хочешь что-то рассказать или решил отдохнуть вместе со мной?

В ответ послышалось довольное урчание, которое предзнаменовало то, что бес скрылся от света под кроватью и решил немного вздремнуть, прежде чем отправиться на задание под покровом ночи. Мне могла понадобиться его помощь в лечении больных прислужников – принести бинты, йод или спирт, чтобы прижечь рану, если вдруг что-то пойдет не так.

– Разбуди меня в шесть часов, хорошо?

Бес три раза провел когтем по половицам, соглашаясь. Перевернувшись на бок, я прикрыл глаза и быстро предался сну.

* * *

Резкий толчок в кровать заставил проснуться – потянувшись, я прикрыл рот ладонью, чтобы скрыть зевок, и, привстав на локтях, растерянным, заспанным взглядом обвел комнату. Бес, что разбудил, соскользнул по стене и скрылся за дверью. Я даже не успел его поблагодарить. Существо зачастую могло прийти в любое время суток, будто хотело быть поближе. Способен ли бес дружить? Ответа на этот вопрос я не знал. Сущность никогда не выказывала истинного облика, представая лишь призрачной тенью. Я видел его настоящего лишь раз – тогда, в подвале, когда отправил узнать, что творится в доме. Но с того момента прошло без малого несколько лет, и черты лица беса забылись, вспыхивая в памяти лишь обрывочными воспоминаниями.

Я не торопясь начал собираться: умыл лицо и руки с мылом, представляя себя врачом, который готовится к операции. Затем обтер кожу досуха полотенцем, сложил его на кровать. Задвинул стул, что стоял чуть поодаль стола, распахнул шторы, чтобы впустить лунный свет, и принялся ждать отца Дмитрия, расхаживая из угла в угол.

Священник прибыл ровно в семь часов и постучался три раза. Я подскочил и распахнул дверь настежь, чем, казалось, напугал мужчину – он вздрогнул, а потом молча поманил за собой.

Следуя по коридорам пансионата в сторону лечебного крыла, я то и дело кидал беглые взгляды на свои руки, которые дрожали, как листья на ветру. Пытался внушить мысль, что справлюсь, но чем дальше ноги уносили от комнаты, тем сильнее угасала вера в собственные силы. Отец Дмитрий молча шествовал впереди, давая собраться с мыслями, но, клянусь Богом, лучше бы он завел бессмысленный разговор и отвлек от ненужных дум.

Мы шли не более пяти минут, прежде чем остановились перед дверью, выкрашенной белой краской, – посередине неаккуратно был выведен красный крест. Священник распахнул ее и вошел внутрь – в нос тут же ударил запах спирта и спертого воздуха, в котором ощущалась застоявшаяся кровь и гнойные бинты. Я едва сдержал рвотные позывы, но, вспомнив, для чего здесь, взял себя в руки и сам сделал пару шагов вперед, осматриваясь. На кушетках лежало не менее дюжины мальчиков разных возрастов – кто-то перекатывался с боку на бок, гонимый горячкой, кто-то смотрел безжизненным взглядом в потолок, скрестив руки на груди. Яркое красное пятно виднелось у каждого из них – хворь, которая засела в телах и уничтожала медленно, губительно, не оставляя шанса на выздоровление.

Я научился видеть степень заболевания около полугода назад: желтый и оранжевый – болезнь излечима, красный – шанс на спасение был почти что приравнен к нулю. Зеленый оттенок видел только однажды: у кухарки он ярко светился в районе живота, а через пять месяцев девушка родила здоровую девочку.

– Я не смогу…

Выпалил непроизвольно и остановился как вкопанный – мальчики, как сломанные куклы, повернули голову в мою сторону и уставились безжизненными глазами. Они почти что не моргали, лишь грудь медленно опадала при каждом вздохе, предзнаменуя скорый конец. Медсестра, что стояла в углу комнаты, наконец-то дала о себе знать, тихо задав отцу Дмитрию вопрос:

– О чем говорит мальчик? Что не сможет?

Священник на секунду растерялся, а затем подошел к женщине, мягко обхватил рукой талию,