Дело о свалке токсичных заклинаний - Гарри Тертлдав

Я утопил свою печаль в чашке кофе, сожалея, что не нашлось ничего более крепкого. Затем, собравшись с силами, позвонил легату Кавагучи, узнать, как дела у Эразма. Таковы люди – мир рушится у них под ногами (поверьте, Третья Магическая война вполне способна разрушить все), а они все пытаются сохранить свои собственные маленькие мирки.

– А, инспектор Фишер, – обрадовался Кавагучи, когда я наконец пробился к нему сквозь путаницу полицейских операторов. – Я собирался позвонить вам на этой неделе. Мы надеемся, что с библиотечным духом вот-вот можно будет переговорить.

– Прекрасно! – воскликнул я в надежде, что это как-то поможет моему расследованию, да и полицейскому тоже. Я почувствовал себя почти счастливым: Эразм останется в живых. – Что нового насчет пожара?

– Расследование продолжается, – уныло ответил легат. Вероятно, это означало, что полиция пока ничего не нашла.

Или он не хочет вводить меня в курс дела? С полицейских станется. Я решил попытать счастья и немного расшевелить легата.

– А ваши маги-эксперты выяснили, кому принадлежат загадочные следы, обнаруженные чудотехником на месте преступления? Они ведь исчезли с освященной земли прежде, чем она успела зафиксировать их детектором заклинаний?

– Хорошая у вас память, инспектор.

В устах Кавагучи это прозвучало совсем не как комплимент, а скорее как пожелание быть позабывчивее. Последовала очередная пауза. Возможно, Кавагучи прикидывает, не лучше ли будет солгать. Интересная дилемма. Все же я лицо гражданское, хотя и работаю на Конфедеральное агентство. Если он солжет и я об этом узнаю, мое начальство доставит немало неприятностей его начальству, которое в свою очередь не преминет доставить еще большие неприятности ему самому.

Наконец легат принял решение:

– Следы остались, но слишком бледные. Однако наша усилительная техника позволила выявить кое-какие признаки магии персидского происхождения.

– Неужели? – воскликнул я.

«Шипучий джинн» поднялся в моем списке подозреваемых на несколько пунктов. Как и «Точные инструменты Бахтияра» – предприятие, до которого я еще не добрался.

– Какой заклинательной техникой пользуется полиция Энджел-Сити? – спросил я, подумав, что смог бы извлечь из этих сведений что-нибудь новое и полезное.

Но Кавагучи ответил:

– Боюсь, ничем необычным. Наилучших результатов мы добиваемся при помощи альбитовых линз, фокусирующих свет полной луны на камере детектора заклинании, в которой содержится память микробесов. – Да, самый традиционный способ, – согласился я. Только констебль позволит себе назвать эти линзы альбитовыми, чаще говорят – «лунный камень». Благодаря своей непрозрачности лунный камень вбирает в себя лунные лучи и тем проясняет память.

– Что-нибудь еще, инспектор Фишер? – спросил Кавагучи.

Я подумал, не сказать ли ему, что один из моих вышестоящих начальников опасается, как бы дело о свалке не было связано с подготовкой Третьей Магической войны. Скорее всего легат решит, что я спятил. И буду надеяться, что он прав. Впрочем, это лучше, чем если прав окажется Чарли. Кроме того, у Кавагучи и своих забот хватает: работу констебля ни легкой, ни приятной не назовешь.

– Что-нибудь еще? – настойчиво повторил легат.

– Нет, право же, нет. Спасибо, что уделили мне время. Пожалуйста, держите меня в курсе вашего расследования и сообщите, когда Эразм сможет отвечать на вопросы.

– Обязательно, инспектор. Всего хорошего. Работа, с которой я собирался управиться за утро, заняла все послеобеденное время, а это означало, что сегодня мне опять не удастся съездить в «Шоколадную ласку». И завтра тоже, потому что предстоит обследовать карманным детектором заклинаний дом Кордеро. Кроме того, я решил, что раз уж персидская магия имеет отношение к пожару в монастыре святого Фомы, то «Точные инструменты Бахтияра» переходят в моем списке в первую строку.

Каждый обыватель полагает, что бюрократическим путем многого не добьешься. Я же, будучи винтиком бюрократической машины, считаю такое мнение предвзятым. Часто наша беда состоит в том, что мы пытаемся сделать слишком многое за довольно короткое время. Я казался себе Сизифом, только вот «Шоколадная ласка» – лишь один из тех многих камней, которые я пытался вкатить на вершину горы, И я метался между ними, силясь удержать их, не дать скатиться к подножию, но и вверх они продвигались не слишком быстро. И постоянно – независимо от того, удалось затащить хоть один на вершину или нет, – появлялись все новые и новые камни.

Я таскал, и таскал, и таскал камни, пока не пришло время идти домой. После ужина я позвонил Джуди. Беда не так страшна, если обсудить ее с другом. То есть, наверное, она остается такой же, но, поделенная на двоих, все же кажется меньше.

Я рассказал о несчастном Хесусе Кордеро и о том, что мне удалось вытянуть из Чарли Келли.

– Может, когда-нибудь Рамзан Дурани сумеет синтезировать душу для этого мальчика, – сказала Джуди. Она обладала способностью запоминать имена и иные подробности, которые всегда ускользали из моей памяти, как песок. – Но что касается прочего… Боже мой, Дэвид, неужели он говорил это серьезно?

– Кто, Чарли? Да, я в этом уверен. Что меня потрясло, так это большая осведомленность и секретность.

– Понятно, – кивнула Джуди. – Но что же нам делать, коли он молчит? Продолжать жить, будто мы ничего не знаем? Это даже не трудно, это попросту невозможно!

– А что, у нас есть выбор? – спросил я. – Люди испокон веков охраняли свой маленький, замкнутый мирок, беспокоясь лишь о себе и своих близких, и не обращали внимания на то, что происходит вокруг. У меня такое чувство, будто мир давным-давно развалился на куски.

– Может, ты и прав, – с сомнением сказала Джуди, а потом неожиданно добавила: – Приходи ко мне, Дэвид, ладно? Я не хочу оставаться одна, особенно сегодня, когда ты мне все это рассказал.

– Буду через полчаса.

И я не заставил ее ждать, прилетев даже на пять минут раньше. Джуди живет в доме на Лонг-Бич, и район у нее лучше, чем мой. Охранник при входе в дом меня хорошо знал, так что я вошел беспрепятственно. Неудивительно, ведь я захожу к Джуди так же часто, как и она ко мне.

Джуди жида в большом многоквартирном доме, более старом, чем мой, и у жильцов частенько возникали проблемы с водопроводом. В жаркие летние дни случались перебои со льдом, а задыхающаяся саламандра преклонных лет не могла как следует поддерживать тепло зимой. Но мне ее квартира все равно нравилась. Там были другие преимущества. И главное – отличные толстые стены.

Джуди жила здесь уже пять лет, и на всем лежал ее отпечаток. Повсюду валялись книги – их было, наверное, даже больше, чем у меня. Все ее безделушки (кроме меноры[14] и латунных подсвечников для Саббата) были музейными копиями греческих и римских магических атрибутов. Гравюры на стенах принадлежали руке Арчимбольдо – ну, вы его знаете, это тот самый художник, который рисовал портреты из переплетения рыб, овощей или бесов. Их можно разглядывать до бесконечности, и никогда не догадаешься, как далеко опередил свое поколение старик Арчимбольдо.