Нечисть. Ведун - Tony Sart

Бед для вас наперечет —

Лихо горе вам печет.

Ходит лихо, дети – тихо…

Лихо

В том, что я приближался к Ночевьим заводям, где, как шла молва, обосновались лихоманки, не было никаких сомнений. На это намекали и бредущие мне навстречу путники, и кряхтящие, чуть не разваливающиеся под тяжестью скарба телеги, и целые семейства, шумные и встревоженные, волоком тянущие свои пожитки.

Народ бежал от беды.

И чем ближе я подходил к цели своего пути, тем чаще встречались несчастные, вынужденные оставить свои дома, хозяйства и быт.

Но не эти бедняги давали мне уверенность в том, что молва, похоже, не лжет. Опасения мои подтверждались самой сутью. Вокруг все становилось мрачнее, гулче. Гомона птиц, привычного для этого времени года, почти не было. Зверь же чащобный, обычно стороной обходивший людские тракты, теперь лез из зарослей. Полубезумные волки то и дело буквально вываливались предо мной, но не норовили напасть, шарахались по сторонам, шумно вдыхая воздух, качая сухими, обветренными языками, свисавшими из пастей. Лисы грязно рыжими всполохами сновали меж кустов, без цели, будто заплутав в своей непонятной погоне. А раз как-то ближе к вечеру я наткнулся у распутного столба на медведя. Косолапый был совсем плох: обняв несчастный покосившийся путевой истукан, буквально порвав его могучими лапами в щепу, он протяжно и страшно выл. И был тот вой так жалобен, так тосклив, что я с испугу подумал, уж не оборотень ли Берендей плачет по своей судьбе. Впрочем, выяснять это я не горел желанием, а потому поспешил дальше.

На третий день с первых встреченных мной беженцев стала меняться и окрестность. Все чаще среди молодой зелени разнотравья проявлялась жухлая, колючая погань. С деревьев, только недавно разродившихся сочной листвой, уже срывало свежий покров, а на стволах образовались страшные сочащиеся слизью трещины. Даже земля, казалось, поддалась порче: несмотря на сухую погоду последних дней, тот тут, то там мне попадались большие грязные, дурно пахнущие лужи. Тягучая жижа в них, казалось, движется, исходит рябью в полном душном безветрии.

Что, мечтал, дурак, повстречать великое зло, дабы бороться с ним? Получите, князь! Воистину: бойтесь своих желаний.

Вызнав у очередного встречника, перекошенного нервного дядьки, куда держать путь, я к вечеру пятого дня добрался до деревни. Как молвил мой последний собеседник, то было селение Вялка, крайнее от бедоносных Ночевьих заводей.

Солнце еще не склонилось, а потому я мог разглядеть опустевшее селение во всей красе. В яговой тишине страшно и тоскливо поскрипывали оставленные настежь ворота и калитки подворий. На земле, на укладях, плетнях – да везде – валялись одежды, домашнее тряпье. Кое-где попадались черепки кувшинов и горшков, видимо, побитые в спешке сборов. Люд отсюда бежал, по всему видать, торопливо.

Впрочем, я приметил, что кое-где в хатах еще оставались обитальцы. Жильцы уже запалили лучины, и в паре оконцев задребезжали теплые живые огоньки.

Немало удивляясь тому, я направился прямиком к ближайшему жилому подворью. Немного погодя в раздумьях, стоит ли соблюдать обрядовые приличия и окликать хозяина, я все же шагнул за ворота и быстро прошел к самой хате. Не то время сейчас, чтобы вежливость блюсти. Да и мало ли – сочтут, что лиходеи решили поживиться добром в оставленной деревне, да угостят стрелой. Хотя какой лиходей будет звать…

Вот именно с такими шальными мыслями я и вошел в сени.

Теперь уж кликнул хозяина. Раз, другой.

Тишина.

Решив, что уж отходить некуда, я протолкался через нагроможденные тюки в главную горницу.

На удивление, тут оказалось людно. За семейным столом, в тесноте толкаясь локтями, пытались усидеть человек с десять коренастых мужиков. По их виду было сразу понятно, что это местные ремесленники, землепашцы, старшины. Вдоль стен, чуть поодаль от суровых мужчин, притаились женщины, девицы да пара малышни босоногой. А у печи напротив красного угла в древнем истертом кресле восседал старик. Судя по очелью, плотному, богатому плащу и дорогому даже на первый взгляд мечу – старейшина края. Мощный старик, надо сказать. Плечистый, суровый. Наверняка по молодости в дружине ходил ушкуйничать по рекам Руси. Даже годы не согнули воинственную стать, не погасили огонь взгляда.

Молчал старик. Молчала вся хата.

По всему видать, застал я их за каким-то тяжким раздумьем. И так они были увлечены им, что не приметили меня вовсе.

Я негромко пристукнул посохом по половицам, кашлянул.

Только теперь один за одним ко мне стали обращаться взоры. Сначала непонимающие, будто сонные, в пелене, а после все более осмысленные. Сменилась тишина ропотом, гомоном гулким.

Поглядел на меня и старейшина. Ткнул очами, будто в грудь толкнул.

Не дожидаясь, пока селяне между собой дообсуждают гостя дорогого, я начал:

– Гой еси, люди добрые! Вы пошто ж тут сидите? По всей округе уж молва идет, что беда в сих землях. Много встречал я с ближайших деревень беглецов – их бы примеру вам следовать, а не грудиться вечерами по хатам.

С лавки встал один из мужиков – красноносый, испаленный солнцем дядька. Зыркнул коротко на старца в кресле, дозволь, мол. Короткий, еле заметный кивок в ответ, и дядька заговорил:

– И тебе добра, ведун. Коли ты здесь, значит, услышали предки наши просьбы, направили тебя в наши края. Что беда у нас, ты и сам понял, сам знал. Уж два месяца округи под гнетом лихоманок. Нет житья от них, нет спасения. Мы уж и надежду потеряли, что хоть кто сюда из вашего брата явится. Писали князю, гонцов засылали местным острожным ставленникам, да только не было ответа.

Я перебил словоохотливого мужика:

– Вы-то здесь что делаете, селяне? Смерть свою ждете-ищете?

Дядька нахмурился.

– Кто хотел – уехал, ведун. А мы свое не бросим. Все мы тут родня, и край наш родной. Да и… – Он запнулся, вновь украдкой глянул на главу, получил кивок. Продолжил: – Идет все от Ночевьих заводей. Там и началось. Мы, выходит, к ним крайние остались. Вот и решаем, кому идти туда.

– Зачем? – оторопело вопросил я. Чуть не выкрикнул, так удивила меня озвученная дядькой затея.

– Как зачем? – в свою очередь поразился мужик. – Знамо дело, спалить заразу. Коли попалим деревню, то и рассадник погорит. Так что мы придумали…

Я выслушал и невольно по-новому, с уважением глянул на смелых селян. Мало того что остались (то, конечно, дело безрассудное), так еще и сами решили с худом бороться. Про то, почему не спохватились за столь длинный период ни князь, ни острожники, я