Башни Латераны 2 - Виталий Хонихоев

свежим хлебом. Мать стояла у очага, помешивала чугунок. Мильна сидела на полу у стола, играла с тряпичной куклой — старой, но в новом платьице, сшитом из яркой ткани что осталась у матери после пошива заказа для жены мастерового. Девочка щебетала что-то, укачивая куклу.

Отец сидел на лавке у окна, зажав между колен деревянную ложку и пытаясь довести ее до ума, держа нож в левой руке, шлифовал, медленно, сосредоточенно. Вместо правой руки — культя, отец так и не привык пользоваться протезом. Услышав звук открывающейся двери, он поднял голову и приветствовал сына коротким кивком.

— Лео! — Мильна вскочила, бросилась к нему. Обняла за ноги. — Ты пришёл! Пирожки принес? Обещал! Два! И сахарную голову!

Он усмехнулся, погладил её по голове: — конечно принес. Только сахара не взял, а пирожки вот. — он достал из сумки сверток: — Ма! Отто сказал, что за рубаху должен, отдал хлеб за полцены. Велел кланяться.

— Ох, да он давно уже не должен! — всплеснула руками матушка: — нам-то деньги и не нужны сейчас так… ты ему скажи, чтобы полную цену брал, нельзя же так!

— А по-моему — еще как должен! — встряла Мильна: — рубаха такая красивая вышла, с огненными птицами по вороту! Так что должен! Пусть булочек еще даст!

— Милли! Нельзя же так! У дяди Отто своя семья есть и дети тоже. — упрекает ее матушка, но ее глаза смеются.

— Вот если бы у нас пекарня была — я бы всем булочки раздавала, кто голодный! — заявляет девочка, поспешно разворачивая сверток: — никто бы не был голодным в городе! — с этими словами Мильна набрасывается на сладкие пирожки.

— Вот потому-то у тебя и нет пекарни. — ворчит отец, оставляя ложку в покое: — как в таверне дела идут?

— Да нормально все. — пожимает плечами Лео: — вот Вильгельм мяса послал, давеча какие-то заезжие умудрились с Бринком поссориться, вот и не доели. Еще я пива жбан принес, только сегодня привезли да на ледник поставили, темное с Прибышовиц, тамошняя винокурня только в прошлом году на ярмарке выиграла.

— Прибышовицы… — пренебрежительно машет рукой отец: — да куда им до наших, которые у южной стены, дейна Кутновица! Еще темное поди… ладно, давай сюда… о! И мясо-то какое ароматное. Опять Вильгельм с травами чудит.

— Он экспериментирует. — объясняет Лео: — вот как магистр Шварц, только в кулинарном искусстве. Каждый раз немного добавляет разного, порой очень вкусно выходит. У нас кстати теперь новая девушка вместо Маришки.

— И то дело. — подхватывает матушка: — раз уж Маришка замуж вышла то не дело замужней то в таверне среди всякого сброда толкаться.

— Да нету у нас никакого сброда! — оправдывается Лео: — «Три Башни» — приличное заведение.

— В трактирах и тавернах завсегда всякий сброд, прости господи! — матушка осеняет себя тройным касанием: — а ты по молодости и наивности того не видишь. Поскорей бы тебе устроиться на хорошую работу, писарем в городскую управу например или там на склад к дейну Рубину, счетоводом.

— Ма! Ну там же платят сущие гроши! А так я и деньги зарабатываю и время есть чтобы потренироваться и к дейне Шварц зайти на учебу.

— Ой, не к добру это, сына. — качает головой матушка: — третьего дня стражники церковников алхимика арестовали в городе, того, что в Верхнем Городе лавку держал рядом с Речной Башней, соседи говорят, что повязали его по доносу… а ведь он с патентом королевским торговал. Магикусы сейчас на подозрении… вот был бы у тебя талант целительский, так отдали бы тебя в клирики, чай им святая Церковь благоволит и с деньгами всегда.

— Да, да, конечно. — вздыхает Лео. Это старая песня — про то, что если бы Лео пошел в семинарию и если бы у него талант к целительству был бы, то он бы сейчас сам в рясе ходил как «святой отец Леонард», ну может не прямо сейчас, но уж лет через десять точно. Церковная карьера его не прельщала и раньше, а уж сейчас, когда он совершил так много преступлений против веры — и вовсе. Несмотря ни на что он все еще хотел, чтобы Алисия — жила. Ведь магистр Шварц сказала, что он не просто поднял мертвое тело, а вдохнул в него жизнь. И он совершенно точно знал, что Церковь с ним не согласится.

— Отстать ты от парня, Лаира. — коротко бросает отец, оторвавшись от жбана с пивом: — он уже взрослый, ему жениться пора, а ты ему за семинарию. Видно же что есть кто-то на примете.

— Что? — матушка так и садится: — Леонард Штилл! Это правда⁈

— Тили-тили-тесто, жених и невеста! — весело поет Мильна: — а мой братец влюбился!

— Неправда! — говорит Лео и чувствует, что щеки у него начинают пылать: — вовсе не влюбился!

— Так чего ж ты молчишь, сына? Давай сватов пошлем к родителям девочки, чтобы все путем сделать. — говорит матушка: — у нас же и деньги есть, твои деньги. На них тебе и свадьбу справим и дом можно купить… недорогой, но все же. Или второй этаж летом надстроим, там и живите… а кто она такая? Случайно не та девица что за тобой ходила, смуглая такая? Ой, сына, только не ашкенку, люди же не поймут…

Лео только открыл рот чтобы сказать, что никто ему не нравится и вовсе он не собирается жениться, по тем причинам, которые он и сказать вслух не может. Например, потому что ему нравится Алисия… нет, не нравится, он ее любит. А Алисия мертва. Откуда возникает сразу ворох проблем… например если кто узнает про то, что он вместе с магистром Шварц в ее башне эксперименты над мертвыми телами ставят, то его обязательно инквизиция арестует. Арестует, а потом на дыбу вздернет и… в горле встал ком, во рту снова появился тот самый привкус паленой плоти, из-за которого он потом неделю в таверне дышал через рот.

Он посмотрел на мать. Она улыбалась, ждала ответа про невесту. Глаза добрые, полные надежды. Если бы она знала.

— Нет, ма, — сказал он тихо. — Никого нет.

Мать вздохнула разочарованно: — Жаль. А то отец говорит… ну ладно. Значит, рано ещё. — Она погладила его по щеке.