Третий Лад - Родион Создателев

богатей Фёдор Калганов не сыщет себе иных путей для борьбы с подобной хворобой. Тесть сунется к нему с такими речами дерзкими — шею себе свернёт. Нет, дудочки. Пусть моя планида набекрень валится, а тащить за собой Михайлу Борисовича я не желаю...

Марфа Михайловна ничего не ответила мужу, так как полностью разделяла мнение супруга об этом препостылом калгановском почечуе. Перед сном супружница затеяла неожиданный разговор. Кравчий сидел у окна на лавке в исподнем белье. Боярин держал в руке свечу и глазел с угрюмой физиономией, как на дворе играются два весёлых сторожевых пса. Подклётная Государыня, облачённая в ночную сорочку, сидела на супружеской койке и гребнем расчёсывала рыжеватые локоны.

— Яков Данилович, слышишь меня?

— Угум, — промычал боярин, продолжая глазеть на дворовых псов.

— Осторожней на службе ходи. Сердцем чую: по твою душу беда у порога стоит.

Яков Лихой с раздражением посмотрел на жену: что за враки?

— Я не шуткую, муж.

— Сердцем, — усмехнулся царёв кравчий. — Беспокойное сердце — скверный товарищ, разум — надёжнее будет.

— У меня обоих приятелей в достатке.

— И чего далее, — помолчав, произнёс Яков Лихой.

— Скоро сеча за Трон начнётся. Ты так и будешь в сторонке торчать болваном и очередной милости от судьбы ожидать?

— Не пойму тебя, Марфа Михайловна.

— Так и станешь всю жизнь, то одному, то другому Государю, еды подносить да вина лить в кубок? Твоего ли разума эти заботы, муж?

— Вина лить! — рассердился кравчий Лихой. — У меня и таких забот скоро не будет.

— Об этом и речь.

— О чём речь, любезная Марфа? — всё более раздражался супруг. — Каковы мои шляхи ныне?

— Нужный шлях завсегда сыскать можно.

— Чертяку лукавого я сыщу... а не нужную тропку. И так валанда́ем шарахаюсь по Детинцу, как засватанный. Государь с полгода хворает тяжко — нет у меня трудов ныне. Мне два дня хватает, чтобы столовыми заботами управиться: принять снедь, внести цифири в пергаменты, с Куркиным перемолвиться, взять его роспись и гойда. Гуляй ветерком, карась воложанский! Боярин Лихой Яков Данилович!

— А блюда теперь разве не пробуешь? Ты навроде по Уставу Двора обязан всякую снедь вкушать перед подачей к столу, так?

— Государь ныне без меня трапезничает. Постельничий ему взвары таскает. А знать обойдётся и без моей спробы — много чести кичливым.

— Ой ли, Яков Данилович?

— Ой не ой, а порядок такой.

— Нарушение Устава, супруг.

— Да катись оно всё...

— Не гоношись, боярин.

— Не дёргай меня, жена любезная... будет, — потребовал кравчий. — Чего ты беснуешься, Марфа Михайловна?

— Твоего беса растолкать желаю, а он спит покуда.

— Какого беса? Молви мне прямо, без сказаний: чего тебе от меня надобно?

— Твоей силушки благородной, Яков Данилович.

Царёв кравчий тяжко вздохнул.

— Бабка Алевтина молвила нам прибаутку одну, я навек запомнил: “Маненько б потерпели — по сей день бы пели”.

— Желаешь терпением запастись?

Лихой со злостью задул свечу в руке — опочивальня погрузилась в сумерки.

— Покоя и ясности не мешало бы ныне. И разумения: какой загляд ждёт меня?

— Твой загляд — твоя воля, Яшенька. А моя бабуля Варвара иную прибаутку слагала: “Долго б не терпели — по сей день бы пели. Долго б не молчали — не было б печали. А засели тихо — оживилось лихо…”

Боярину почудилось, что глаза жены сверкнули сейчас в сумерках горницы смарагдовым огоньком.

— Ну… а кончается чем... бабкина прибаутка?

— “Дерунья заметает белые палаты. Головушкой кивает... срам из-под заплаты!”

Яков Данилович затряс плечами в беззвучном хохоте.

— Ой, Марфа Михайловна… Знатная ты разбоярыня.

— Вот и покумекай, супруг, над бабкиными хохмами.

— Разумеет... иной кто-то. А мой разум сейчас в тумане, матушка.

Когда лежали под одеялом, муж подал голос:

— Со свояком Леонтием желаю свидеться.

— К чему?

— Пущай сведёт меня с Афанасием Шубиным, главою Стрелецкого войска. В тысяцкие желаю ходить. Пущай они поднатаскают меня по их воинским мето́дам. Труды золотом оплачу.

— И скоро намылился в стрелецкие тысяцкие?

— А как кормчий помре — так и сразу...

— Ой ты, — вздохнула Марфа Лихая, — головушка стрелецкая… Их племя тоже с особым норовом. Знаю о чём говорю. Леонтий, как никак, муж моей сестры.

— Все человеки с норовом. Покладистые в монастырях сидят.

— А в стрелецкой стае если не приживёшься, куда тогда сходишь — в монастырь? К покладистым братьям?

— Покойной ночи, Марфа Михайловна.

Царёв кравчий вздохнул и повернулся к жене спиной.

— Был ты опричником, муж, потом — стольником, ныне — боярин и кравчий в Детинце. Нет, Яков Данилович, сердечко моё... Стрелецкий голова — дорожка назад. Взрослому мужу по чести — вперёд идти. Разве я не права?

Яков Лихой не ответил супружнице. И долго не мог он заснуть, всё крутился да ворочался чёрным ужом, терзая одеяло...

Потому что жена была правая. Что ей ответишь?

Бояре, окольничие, думные дворяне, стольники, жильцы... Тут сам чёрт сломит голову, кто из них, кто. Чины, должности, звания. Дворянин думный имеет право в Боярском Совете сидеть. Яков Лихой — боярин по званию, а в Собрании не сидит. Да етись оно всё!

Якову Даниловичу всю ночь снился скоморох: высоченный, рыжий, с огромным бубном. Он выкаблучивал сатанинские танцы у носа боярина до самого утра — пока протяжный петушиный крик не прогнал забавника прочь с разума. Скоморох на прощание звонко ударил в бубен и гаркнул несуразицу:

— На за́утрок ныне — уха! Из красного петуха! Ха!

Царёв кравчий раскрыл очи. Он увидел плечо супружницы и копну рыжеватых локонов. Груди её мерно вздымались и опускались. На дворе протяжно заголосил кочет. Боярин властным движением сжал правую титьку жены. Марфа Михайловна скривила рот, смахнула рукой наглую лапу, поворотилась на бок. Яков Лихой пожамкал правый калач жениной задницы.

— Остынь, шалопут, — промямлила супружница.

Лихой, от нечего делать, воткнул в хребет боярыни разгорячённый наконечник срама. Близости не хотелось, в голове — белесая дымка. На уме — коловращение.

— Да убери от меня свою пику, — заворчала Марфа Михайловна и отползла от расшалившегося супруга на край постели.

Духота, окна закрыты. Яков Данилович сполз с супружеской койки, подошёл к окну, скрипнул створками.