Третий Лад - Родион Создателев

да придушить в темнице. Ещё лучше: на кол их насадить, медленно, через хребет протянуть рогатину, чтобы продажные шкуры дня два помучались, истекая мочой и кровью, проклиная день, когда соблазнились корыстями, омарались изменой.

Смолу в глотку залить — тоже хорошо. Колесовать — достойно. За рёбра подвесить, живьём зарыть в землицу. Залить котёл водой, усадить туда предателя, запалить дровишек. Славная будет похлёбка. Колдунов и еретиков — в срубах жечь!

Воистину так!

Разжигайте святое пламя! Трубите в трубы, бейте в колокола!

И чтобы народ видел... и трепетал. А главное — свои дабы узрели и навсегда прозрели. И не корысти в угоду, а за-ради блага Отчизны. Кому служите, окаянные? Презренным шкурам продались и сами такими же шкурами оказались, крамольщики гадкие. Отщепенцы!

Смерть ворогам Отечества, смерть подлым переметчикам, смерть всем вероотступникам, петлю на шею всем христопродавцам. В такие лютые времена вздумали дьявольскими корыстями соблазниться, гады ползучие, блохи зудючие.

Как Отечество любить правильно — ведают те, кому полагается. За кем стоит старина и подвиги предков. Всяк стрекач разумей своё место! Кто на старину попёр — тому смерть и хула вечная! Разогревайте котлы, псы преданные! Точите колы, ройте скудельницы, сооружайте виселицы. Только с аккуратностью делайте, а не то сами в петли провалитесь.

Булатной десницей погоним Отечество к благодати! Времена ныне неспокойные, оживились крамольщики, пробудились подлецы и прочая тёмная не́жить. Не жить не́жити на земле всероссийской! Топор-батька да мамка-нагайка, подсобите воров одолеть! Пробуждается пресветлая и претёмная сила, небеса затемняются, земля играет соками...

Воистину так — смутные дни на пороге...

Заветный российский Престол, в случае скорой смерти нынешнего Государя, как само собой разумеющееся явление, должен был по всем неписаным законам Отечества, по славным устоям предков, самолично подъехать к благородному заду молодого князя Никиты Милосельского. Но лукавое татарское отродье каменным бастионом встало на пути к Царскому Трону наипервейшей по знатности русской фамилии.

Хворый Государь отдаёт Господу душу. Сходится Боярский Совет — избирать нового Господина русской земли. Среди прочих выдвигается личность старшого Калганова — Фёдора. Подкупленное наворованным золотом продажное племя большинством рук избирает новым Царём... Федьку Ивановича, кичливого мордофилю, лютого мздоимца, правнука ордынского мурзы.

Последний глубокий поклон русского народа татарскому игу и не последняя дань в широченную калиту калгановского семейства...

Владыка взял время на раздумье...

В просторной и скромно обставленной келье Митрополита Всея Руси сидели за дубовым столом двое мужей: самолично Святейший и князь Василий Милосельский — глава Сыскного приказа.

Помещение освещали два серебряных подсвечника-лыхтаря по краям стола. Рядом с князем стоял высокий кувшин с узеньким горлом и позолоченный кубок, усеянный мелкими драгоценными камушками: яхонтами, жемчугами и аметистами. Василий Юрьевич взял кубок и отхлебнул из него терпкого фряжского вина. Три пальца князя на правой ладони также сверкали драгоценными камнями: два диаманта и один лазоревый яхонт.

— Сказывай дело, Василий Юрьевич.

Глава Сыскного приказа крякнул от удовольствия и протёр губы указательным пальцем, разворошив чёрные усы яхонтом.

— Верные люди слушки распустили — порядок. Про новую слободу для иноземцев и торговые преимущества. Скоморохи игрище дали.

— Добро. Только вот, что я тебе скажу, Василий Юрьевич. Слушки да скоморохи — дело любезное, но то — петухи пропели. Пришла пора солнцу всходить.

— Про что намекаешь, владыка?

— Время — не наш союзник ныне. Требуется воротить ситуацию на свою сторону. Вскоре пустишь ещё один слушок: Калгановы, мол, Царя надумали извести. Смекаешь?

— Говори, Святейший, не сразумел покуда...

— Слушок запустили — народ разогрелся. Тут и Государь должон... Богу душу отдать.

Седовласый Митрополит с достоинством перекрестился на Образ в углу кельи. Князь Василий — болваном замер на резном стуле...

— Помочь ему надобно. То не грех, что дело богоугодное, за-ради блага Отчизны творимое. Воистину так.

— Как помочь? — сглотнул сдобренную фряжским винцом слюну князь Милосельский.

— Через ближнего человека...

— Кто?

— Яков Лихой — царёв кравчий.

— Через Яшку? Ой ли? Как мы его принудим к поступку... такому?

— Любит он безумно супружницу — Марфу Михайловну. Отец её, Сидякин — родовитый боярин, а якшается с иноземцами: брадобреи, немецкие лекари, с датским посланником лясами точат. Есть у Никиты бумаги на его личность?

— Навроде лежат два пергамента. Только там: всё наушничество, изветы чистой воды. Мы разум имеем в этих делах. С датчаном Михайла про науки языком чешет и… прочий вздор.

— Это он при допросе расскажет. Никита, как голова Опричнины, пущай лично зарестует Сидякина. Хула Отечеству, хула Государю! Розыск учинить по всей строгости. Дочь за отцом убиваться станет. А потом мы и карася схватим за жабры. Прижмём с двух боков кравчего. Крепко прижмём!

Митрополит тихонечко постучал по дубовому столу кулачиной.

— Предлог такой сотворим худородному Якову, чтобы не было ему возможности отказаться. Ветра перемен дуют. Али ты с нами, кравчий, али — супротив нас. Третьему пути не бывать. Подносишь Царю зелье — и дело с концом. После: подымаем Опричное войско, посадскую чернь, стрельцов...

— Помилуй, владыка, не части! Голова кругом.

Василий глотнул вина, поставил кубок на стол и ошалело уставился на золочёные грани чаши.

— Очухался, княже?

— Хм, — молвил Милосельский-старший. — Опричнина — наша, её без труда подымем. Чернь посадскую: слушками разогреем, то сразумел. Федька Косой, мздоимец, подсобил нам в таком деле. А со стрельцами как, ась? Афанасий Шубин, тысяцкие… С ними — союз держать?

— Шубина с его тысяцкими займём ратным делом. Завтра, князь, встретишься с татарским купцом Давлетом.

— К чему? — насторожился глава Сыскного приказа.

— Гостинец передашь: пять тыщ золотыми червонцами.

— Поворот, владыка! А с чего милость подобная нехристю?

— После об этом, не вали всё в кучу, боярин.

Митрополит Всероссийский поднял с резного стула высоченную фигуру и стал расхаживать неспешным шагом по своей келье — туда и обратно. Владыка перебирал пальцами чёрные чётки-вервицу и изредка бросал на князя смурные взоры, словно сомневался в подлинности его бытия в этом помещении.

Василий Юрьевич снова тяпнул солидный глоток винца из кубка. Фряжское питие шибко ударило в голову — князь захмелел...

— Беда у меня, Святейший, хык, — икнул князь, потом осенил рот знамением и с тоской посмотрел на старинный византийский клобук светло-серого цвета на голове Митрополита.

Владыка остановил могучую фигуру перед Милосельским.

— Никита-паскудник, с год тому назад снюхался с дворовой девкой.

— Не беда, отец. Потопчет холопскую курочку и угомонится. Себя