Синие звезды - Роман Романов

— Не дождешься, — сплюнул Николо, — лучше в Аквомории, чем на твоем кровавом маскараде.

И Карл действительно не дождался: лорд де Пантель выжил, вопреки всему.

Прохладный влажный ветер продувал старый камзол Никоса, заставляя его, морщась, еще сильнее закутываться в свисающую с плеч толстую меховую накидку.

— Черти что с миром происходит, — прокряхтел себе под нос король.

Его недовольный взгляд скользил по проносящимся за окном кареты жалким пейзажам столицы: изъеденным аквомором домикам, да высохшим черным деревьям, чьи голые стволы, словно надгробные камни, поднимались к подходящему им под стать закрытому тучами пасмурному небу.

Нарушая тишину, со всех сторон слышался сиплый, сухой, изнуряющий кашель, как будто в Лиции кашляло все, даже стены домов.

— Мир меняется, ваше величество, и не всегда в лучшую сторону, — произнес сидящий напротив главный ляонджа, у которого от кружившейся в воздухе аквоморовой пыли в ярко-ярко-синих глазах появился холодный блеск.

Никос еще сильнее закутался в свою теплую меховую накидку, стараясь согреться, в то время как на его побелевших от холода руках проступила гусиная кожа.

— Вот помню в наше время лето было, как лето не то, что сейчас. Тьфу —сплюнув монарх. — И как только ты не мерзнешь Герман? — глядя на румяное лицо своего собеседника, проворчал Никос.

Главный ляонджа улыбнулся:

— Привычен к холоду, ваше величество, в детстве и не такое бывало.

Король усмехнулся:

— Не знай, я тебя, Герман, всю жизнь, подумал бы, что ты, что ни на есть настоящий бессмертный энергетический вампир.

Граф засмеялся, в то время как в его ярко-ярко синих глазах заиграла ледяная ненависть.

— Альбертова роща, — с нотками грусти проворчал монарх, глядя в окно, за которым за грудой аквоморового мусора, грустно смотря на проезжающие мимо экипажи, возвышалось несколько покосившихся черных стволов. — Помню, Герман, как прогуляв уроки, мы прятались в ней с Шарлем от ищущего нас наставника… — и, помрачнев, добавил, обращаясь к своему собеседнику: — Как там поживает этот предатель?

— Под нашей строжайшей охраной, как вы и приказывали, ваше величество.

Никос замялся, желая спросить что-нибудь еще о жизни старого друга, но в итоге переборол себя, вновь хмуро уставившись в окно кареты.

На одной из улиц король приметил собирающего милостыню беспризорника. Это был мальчуган с темно-русыми волосами и ярко зелеными глазами, неестественно выделявшимися на его бледном лице.

Никос встретился с беспризорником взглядом. И эти изможденные, но в тоже время полные надежд и решимости зеленые глаза напомнили королю что-то знакомое, много лет томящееся в его душе, заставив екнуть давно очерствевшее сердце монарха.

— Остановите карету, — прокряхтел Никос.

-Но, ваше величество, — с тенью испуга в голосе попытался отговорить главный ляонджа, — это может быть не безопасно на улице много людей. Мы уже и так скоро приедем.

Никос отмахнулся от предостережений графа рукой и, что-то проворчав себе под нос, вылез наружу.

— Как звать то тебя? — прокряхтел король, обращаясь к беспризорнику.

Мальчик, видя перед собой богатого господина, испуганно плюхнулся на колени.

— Францеск, господин, — промямлил он себе под нос.

Никос тихонько вздохнул, взглянув на небо.

— Говори, «ваше величество», — шикнул на беспризорника один из стражников.

— Где твои родители, Францеск? –снова прокряхтел Никос.

-Мама умерла год назад от Синей чахотки, и папа тоже от Синей чахотки умер, ваше величество.

— Пристройте мальчишку в хорошую семью, — проворчал король, обращаясь к стражникам. — Негоже, чтобы ребенок на улице искал себе пропитание

— Спасибо, ваше величество! Ваше величество, — радостно прокричал беспризорник, но его крик тут же сменился приступом кашля, но, даже задыхаясь от кашля, он с благодарностью смотрел вслед удаляющемуся монарху.

Он благодарил короля и за разрушенное детство, и за потерю родителей, и за свою беспросветную недолгую жизнь в созданном Никосом государстве…

Король плюхнулся обратно в карету.

— Ваше величество, — попытался обратить на себя внимание монарха главный ляонджа, в ярко-синих глазах которого играло раздражение.

Но король, погруженный в свои мысли, совершенно забыл и про сидящего напротив графа, и про тысячи предателей, стремящихся уничтожить Вистфалию…

— Франц, Франц, когда же мы снова встретимся с тобой сынок, когда… — отрешенно прошептал себе под нос Никос.

Наверное, единственным следом в Лиции, как нельзя лучше напоминающим потомкам о правлении Карла II Жестокого, был ведущий к пристани Карлов переулок, или как его прозвали в народе Переулок теней.

«Души замученных Карлом людей будут вечно бродить внутри этих жутких стен», — боязливо говорили суеверные жители столицы, с опаской проходя мимо дышащего холодом, зловещего темного входа в переулок.

Карлова творение представляло собой длинный узкий тоннель, окаймлённый сужающимися кверху, словно грани перевернутой чаши, стенами.

Любое произнесенное в нем даже шепотом слово отражалось эхом, разлетаясь вокруг, и у находящегося в тоннеле человека появлялось ощущение, что тысячи незримых голосов давят на него со всех сторон, стремясь разорвать его голову на куски.

«Мысли и те не останутся секретом для этих стен, они, словно пружинки механической игрушки, вырвутся из раздавленного гулом сознания и, разлетевшись вокруг, смешаются с кружащими в бесконечном танце тенями», — смеясь, любил говорить Карл, наблюдая за выезжающими из переулка с побелевшими лицами аристократами.

В лучшие дни его правления стены переулка украшались вырванными у предателей языками, которые, слегка дрожа, словно бы присоединяясь к стоящими здесь гулу, напоминали каждому, что бывает с теми, чьи мысли неугодны мнительному монарху.

По задумке короля его мрачное детище, доставлявшее ему такой восторг, должно было пересекать весь центр Лиции, чтобы каждый аристократ, направлявшийся во дворец, был вынужден проезжать по нему.

Но свержение Карла обратило данный замысел в небытия.

«Пусть Карлов переулок будет вечным напоминанием для потомков о преступлениях жестокого самодура. Лучше, чем его же творение, ни что не сможет охарактеризовать моего братца!», — сплюнув, много лет назад проворчал Никос, приказав расписать стены переулка портретами невинных жертв, лишившихся жизни по вине мнительного короля.

Как и когда-то, когда над столицей еще светило яркое солнце, а жители были полны планов и надежд, карета Никоса