Сад искусителя - Робин Штенье

— Девочка, получается, до кучи?

— Ну да. Из разных племен, видимо, потому и ссорятся постоянно. Ума не приложу, что с ними делать!

— Так ведь и придется тебе помогать! — в этот раз улыбка вышла искренней, да и намерение чувствовалось благое.

Несколько месяцев они прожили почти счастливой семьей, и даже Ева-Лилит преобразилась, перестав прятаться и плакать втихаря. Они почти не ругались с Адамом, много времени проводившего с Ашерой, будто не ровня ему требовалась на самом деле, а мама. Но Эля все настолько устраивало, что он начал задумываться: а не провести ли ему серию экспериментов, чтобы подтвердить или опровергнуть теорию об изменении души под действием яда лиль. Благо он давно переселился с детьми в домик в более живом, чем Цийон, мире, зато лабораторию оставил на прежнем месте. Единственной загвоздкой было то, что Ашера могла в любое время захотеть проверить дерево, которое сама же запретила пересаживать, боясь, что на новом месте оно может не прижиться.

За размышлениями о том, как бы так все организовать, чтобы жена не заподозрила, Эль и проморгал момент, когда дети устали от игр в послушание и занялись привычными перебранками. Мама Адаму вовсе не требовалась, он всего лишь пытался так привлечь внимание Эля, вызвав ответную ревность. Ева на Ашеру плевать хотела, как истинный звереныш, не доверяя никому, ни к кому не привязываясь, чем путала все наивные планы мальчишки. А то, что девочка научилась не обращать внимания на его шпильки, неимоверно его раздражало, отчего в ход пошли сначала толчки и тычки, затем и мелкие заклинания. Ну а чего? Не слово же, которое запретили. Только и Ева оказалась не так проста, как думалось всем поначалу, и очередной огненный всполох, призванный подпалить ей волосы, встретила наращенной на голове броней. Потом отрастила на руках острые коготки и бросилась на обидчика.

Кинувшийся их разнимать Эль не сразу обратил внимание на черную броню, больше присущую лилу, и когти лиль — его больше занимала необходимость разлепить дерущийся комок, встряхнуть и велеть прекратить, не сорвавшись при этом на слово. Потом заметил, конечно, ведь Ева не спешила все это убирать, и ужаснулся, увидев на щеке Адама черную царапину. Но мальчик как ни в чем не бывало стер кровь рукавом и пригрозил девочке:

— Ты еще у меня получишь!

— Можно подумать, сейчас я получала! — фыркнула та и дернулась было вперед, чтобы продолжить драку, но Эль снова встряхнул обоих, уже молча, ибо онемел, наблюдая, как ранка на щеке затягивается сама собой, не оставляя обязательного черного узора, не снимаемого ни одной магией. У мальчика был иммунитет к яду.

Вполне себе позитивные выводы омрачал тот факт, что Ашера тоже все это видела…

Он ждал разговора на повышенных тонах, а она пришла с теневым мечом на изготовку. Тем самым теневым мечом, который Эль создал для нее, чтобы защитить от нападения лиль. Впрочем, проткнули его призванным копьем, пригвоздив к стволу священного древа, тем самым расставив приоритеты: Ашера хотела восстановить цийонские рощи, но истребить монстров, убивших ее детей, куда больше, причем куда больше, чем когда-то он сам. И призрачное счастье последних дней сыграло с ним злую шутку, потому что Эль не посмел закрыться, посчитав гнев жены праведным, и это была первая большая ошибка, сделанная им в тот день, потому что Ашера не просто решила отчитать его за свершенное — она пришла забрать его дитя, спавшего на руках андроида.

Второй ошибкой стал запрет Еве-Лилит, не позволивший той отбить мальчика.

Третьей и самой фатальной оказалось слово, призванное остановить озвученный Ашерой приговор: девочку сжечь, из мальчика извлечь душу, очистить ту и влить обратно в Эля. Нет, он не видел, как душа Лилит разбивается на множество осколков из-за двух таких противоречивых непреложных приказа. Ашера сама пришла рассказать и показать расцветший на ее плече черный узор, похожий на тот, что красовался на его теле. Она подробно расписала, как четыре смертельных осколка достались Адаму: в глаза, в сердце и в руку, которой мальчик пытался закрыться.

Вот и выходило, что он и впрямь истребил всех обитателей Цийона: и монстров с их потомками, и людей. Только к нему самому смерть отчего-то не торопилась, видимо, из-за священного дерева, делящегося с Элем своей жизненной энергией, будто оно знало причину, по которой ему стоило прожить чуть дольше, чем хотелось…

Лилит очнулась в больничной палате, приподнялась на локтях и, борясь с дурнотой и слабостью, попыталась осмотреться. Получалось плохо, и глаза резал вспыхнувший вслед за ее пробуждением свет. На край кровати кто-то подсел и, притянув ее к себе, забормотал успокоительную чушь. По голосу узнала Адама, а потому успокоилась, расслабилась, уткнулась ему в плечо и почти задремала, если бы не навязчивый «голос разума», начавший вдруг причитать: «Ой-ой-ой! Ой-ой-ой!» Не без усилия она отстранилась и, приподняв голову, истошно завопила — там, откуда когда-то сияли синевой так бесившие ее глаза Адама, на нее уставились два слепых бельма.

— Не надо, Лилит, не кричи, пожалуйста. Оно только выглядит так ужасно.

— Но ты же, — шмыгнув носом, промямлила она, борясь с подступившими слезами, — ты…

— Я не ослеп, честно. Тебя вот отлично вижу, — в доказательство он стер слезинку с ее щеки, и движение не походило на сделанное на ощупь. — Иммунитет, помнишь?

— Но зачем?

— Прости, я просто не мог позволить твоей душе снова разлететься по мирам. Такой вот эгоист. Как обычно.

— А что потом? Что будет потом, когда ты используешь последний осколок?!

Адам вздохнул:

— К сожалению, он не последний.

Вот оно что! Вот зачем Адам ездил к Люциферу в город! У того как-то оказался четвертый осколок, и мальчишка хотел выменять недостающую часть ее мозаичной души.

— Но как Люцифер его получил?

— Рассказать тебе сказку о яблоках, которые никто не травил, но из-за которых рухнула целая империя?

Лилит нахмурилась. Она предпочла бы информацию прямо в лоб, без метафор и экскурсов в прошлое,