Злое марево: Луч Империи - Мурат Янг

— Да уж. В столь презренное заведение едва ли сунется хоть один уважающий себя дворянин, — согласился Орлов. — Но вот мы здесь: граф и князь.

— Верно. Но позвольте перейти к делу, чтобы не задерживаться. — Оболенский отхлебнул из своей кружки и облизнул губы.

— Извольте, — согласился Орлов и тоже поднес пиво к губам.

Дурной тошнотворный смрад ударил в нос с такой силой, что чуть не помутилось в голове. Он поспешил вернуть кружку на стол и на всякий случай отодвинул от себя.

Оболенский, заметив это, усмехнулся.

— Да-да, ваша светлость, помню, однажды и я реагировал подобно вам. Но, знаете, по долгу службы пришлось пересилить себя. Потом всё казалось не таким уж скверным, а вскоре и вовсе втянулся.

В подтверждении своих слов Оболенский сделал большой глоток.

— Вы хотели о деле, — напомнил Орлов.

— Конечно, и в первую очередь это касается моего лучшего следователя, Строганова.

— Да чёрт с ним. Меня больше интересует Дубравский. Дело сделано?

— Нет. Молодой агент, которому было поручено решить это эм-м… дельце, сейчас в плену у княгини Волконской.

Орлов нахмурился.

— И он тоже? И как его угораздило?

— Вот тут-то как раз и всплывает Строганов. Он уже трижды помешал тайной экспедиции ликвидировать этого одержимого барона. Но… — Брови Оболенского приподнялись. — Что значит «и он тоже»?

— В Смоленскую губернию много кого занесло. Например, Веру Светозарову-Дубравскую.

Оболенский, который как раз опрокидывал в себя очередной глоток вонючего пойла, чуть не поперхнулся, разбрызгивая эту гадость на стол. Затем выкатил удивленные глаза.

— Да вам, ваша светлость, впору моё место занять, — пробормотал он. — Откуда такие сведения?

Орлов грустно вздохнул.

— От первоисточника, дорогой друг.

— Княгиня сама изволила доложить?

— Не просто доложить, — Орлов перешел на шепот. — Она предложила государю обмен.

— Обмен? Обмен за Веру? Но кого же она хочет получить? У нас, насколько я знаю, нет пленных из Смоленской или Полоцкой губерний.

Орлов задумался ненадолго, затем огляделся, не подслушивает ли кто, и лишь затем ответил:

— Расскажу вам только потому, что вы — тайная экспедиция, ваше сиятельство, и данный секрет вам попросту полагается знать.

— Знать и держать в тайне, — кивнул Оболенский.

— Как вы знаете, император Святослав не женат, у него нет брата или дяди по линии покойного отца.

— Опасная ситуация, — согласился Оболенский. — Случись что, и род Романовых прервется.

— Вот почему с самой трагедии, когда Игоря убили, я настойчиво советовал ему жениться и как можно скорее родить потомство.

Оболенский ограничился понимающим кивком.

— Недавно он признался, что намерен наконец усадить за соседнее седалище свою избранницу.

— И в чём подвох?

— Он хочет жениться на Вере Игнатьевне. Право, ваше сиятельство, только слепой не видел, как император глазел на эту девицу. По-моему, его чувства к Вере крепятся ещё со времен их отрочества.

Брови Оболенского сконфуженно скривились.

— Что ж… Вот почему его величество решился на… эм-м…

— Казнить Фёдора? Да, это могло повлиять. Но уверен, прежде всего он думал о России и её безопасности.

— Вот только сам приговоренный пока недосягаем.

— Ещё как досягаем, — возразил Орлов. — Помните наш разговор с императором и новым британским послом?

— С Олдриджем? Да, он упоминал о связях в окружении графа Громова.

— Именно. И знаете, всё получилось. Громов теперь сам жаждет смерти Дубравского, а стало быть, убедит княгиню свершить суд и казнь.

— Что ж. Стало быть, Фёдору конец, а Веру Светозарову вернут, дабы император женился на ней, — задумчиво произнёс Оболенский. — Но вот Волконская? Что она получит?

Орлов не решился сказать даже шепотом. Он достал из внутреннего кармана записную книжку, извлёк вложенный в него карандаш и написал на свободном листочке два слова.

Поделиться этой записью он не спешил.

— Вы верно поступили, что отказались от встречи в Кремле, — пробормотал Орлов. — У меня есть подозрения, что там за нами шпионят.

— Именно такие подозрения имеются и у меня, ваша светлость, – кивнул Оболенский.

Глаза прокурора, сосредоточенные на записной книжке, казалось, готовы занырнуть в неё. Но Орлов всё ещё не спешил. Он таращился в написанное не меньше минуты, затем оторвал листочек, но… не протянул его и не положил на стол.

Вместо этого извинился перед графом Оболенским, распрощался и покинул кабак.

Вдохнув пьянящий, неодурманенный дымом и кислятиной воздух, Орлов снова извлёк бумажку и, прежде чем затолкать её в рот, ещё раз прочёл в ней два ошеломляющих сознание слова: «Тверская губерния».

Я — Вера

Казалось, слёзы никогда не перестанут течь из моих раскрасневшихся глаз. Столь силен был их поток. Но всё же напор слабел, а ближе к ночи и вовсе иссяк. Вот только боль в сердце оставалась несокрушимой.

В голове вновь и вновь рисовалась сцена, как обезумевшего от своей болезни Фёдора ведут на плаху. Наверняка Громов лично и исполнил эту расправу. После устроенного в тронном зале, не иначе у него имелась личная неприязнь к Фёдору.

Меня так трясло от горя, что я не сразу заметила тонкие, будто судорожные уколы на кончиках пальцев мертвой руки. Это был явно признак, что она может ожить. Но я не могла порадоваться из-за мучительных мыслей о муже.

Ночью снились сны. Далеко не в каждом из них мужа вешали или обезглавливали. В некоторых, наоборот, он то воскресал, то просто оказывался живым. Коварные сновидения рисовали легенду, якобы приговор о казни и был кошмарным сном. Когда просыпалась, жестокая правда отрезвляла сознание — Фёдор мёртв, и его уже не вернуть.

Утром, не выспавшись толком, я проснулась от настойчивого стука в дверь камеры. Отвечать не хотелось, и я оставалась в койке. Разумеется, пришедших это не остановило. Ключ щёлкнул в замке, и в камеру прошагали две пары сапог.

— Я не буду завтракать, — пробормотала я в подушку.

— Княжна Вера, — раздался голос молодой женщины. — Мы принесли не только завтрак.

— Эхэм… Пожалуй, выйду, пока ты поможешь ей переодеться, — произнес второй — мужской голос.

Обескураженная этими загадочными заявлениями, я