Академия преемников. Кощеев не убивать! - Александра Логинова

ноги, отсутствие любых украшений — так, чтобы к концу ритуала косы распались, оставив ведьм простоволосыми женщинами. На головах венцы: у бабушки лавровый, у матушки — терновый, у меня — из белого шиповника, символа невинности.

Подведя меня к мешку, лежащему у старого дуба, Янина молча кивнула. Я оглянулась на геометрию, приметив детали. Вершину треугольника украшал маленький деревянный идол с облупившейся краской и едва узнаваемым лицом. Правый угол венчал серебряный крест длиной до колена закопанный в землю. Мне полагалось выбрать что-то свое — то, чем знаменуется сегодня вера человека.

Перетряхнув мешок, я вынула плоский тяжеленький предмет.

— Скрижаль?

— Закон, — я бережно водрузила глиняную табличку в левый угол. — Сейчас более всего люди хотят верить в закон.

Волей или неволей люди прониклись верой в правила. Больше нет ожидания рая, нет страха перед молнией с небес, нет идолов в деревнях и настоящего уважения к богам. Сегодня в случае потери люди ищут защиты у закона, а слово «беспредел» стало нарицательным, таким же жутковато-безнадежным, как «Геенна Огненная». Закон может быть суров, но это закон.

— Уверена?

— Даже бандиты и убийцы, нарушающие государственные законы, строго соблюдают внутренние правила. Да, я уверена. «Правило» от слова «правильно».

Расставив нас по углам, бабушка Ядвига топнула ногой, зажигая костер-шалашик в центре фигуры. Лицо благообразной пожилой дамы на миг окрасилось багрянцем, превращая жрицу в седую косматую старуху. Затянув древнее заклинание, она растерла горсть семян иван-да-марьи и бросила ее в огонь.

«До сути сущего… Ни тьмы, ни света, ни здравия, ни болезни… Пред началом начал…», — я мысленно переводила отдельные фразы с давно мертвого языка, упоенно слушая новое заклинание.

— До были и небыли, до солнца и тьмы, до бога и после бога ходила по земле Суть, — матушка подхватила заклятье, красиво запев на староцерковном. — Грешно про то ведать, но ежели прознаешь — вовек не забудешь. Стучала Суть в дома, коих еще не было, вопрошала людей, кои еще не родились: доколе вы будете меня привечать? Отвечали люди Сути: покуда видим тебя, будем привечать, а коли сгинешь — не обессудь.

Я вспомнила эту сказку. После долгих скитаний решила Суть чутка вздремнуть, отыскала глубокую пещеру и осталась в ней на века. Люди, держа свое слово, начали постепенно забывать Суть, сначала рассказывая о ней детям, позже превратив ее в сказку, а через несколько столетий вовсе позабыли о той, что стучалась к ним в дома. Все, кроме глубокого старца, волею чуда дожившего до конца времен. Он жил в самом последнем доме, куда заглянула Суть, и навсегда запомнил ее облик. С тех пор мальчик, а потом и муж, и старец всегда ждал возвращения Сути, веря в нее всем сердцем.

Мама кивнула мне, предлагая закончить Слово. Я закрыла глаза, погружаясь в себя. Людская память с легкостью забывает лишнее и всегда хранит любимое. Хочешь остаться в чужой памяти навечно — люби и будь любимым. Так говорила… Кто? Макошь?

Пьянящий дым от костра мягко окутал мою голову. Где-то сбоку ведьма — бабушка или мать? — тихо зазвенела бубенцами.

Моя богиня… Мудрая дородная матрона, плетущая косы под жужжание веретена. Прялка поет о доме, вытягивая нить человеческой истории: что было, есть и будет. Позади Макоши пылает очаг и, коли погаснет, не видать людям тепла родного дома. Ногой богиня качает деревянную люльку, искусно вырезанную из цельного бревна, а в люльке…

«Смотри», — мать сущего холодно подняла глаза от веретена. Полнокровное лицо налилось гневным румянцем.

Внутри пусто. Только соломенная куколка — та самая, которую я поленилась сделать для очищения в уральских пещерах — одиноко лежит вместо ребенка. Нет!

«Да», — богиня презрительно скривила губы, увидев мой испуг. Соломенная траурная кукла превращает детскую люльку в гроб!

— Гибнуть за веру, за правду гореть. Шаг без упрека в предсмертную клеть. Он голову поднял взглянуть на толпу, мечтая увидеть ее лишь одну. Толпа прокричала: «Казнить наглеца». Старик посветлел — не страшился свинца. Лязг топора услышал мертвец, за секунду до боли встретив конец. Суть рассмеялась — ну, здравствуй, старик. Ты верил и ждал, молитву творил. Лишь твоею надеждой я снова сильна, свободна от плена долгого сна.

«Правильно», — мама с облегчением швырнула в костер семена белены и крапивы.

Очнувшись от видения, я подняла ладонь к щекам, стирая горячие слезы. Вокруг колосились болотные ирисы, желтыми бутонами приветствуя трех жриц. Прижимая к себе скрижаль, мне хотелось упасть на колени и сжаться в комочек, терпеливо снося гнев богини. Она злится. И не просто злится, а буквально в ярости, потеряв великую драгоценность — дитя. Люди перестают плодиться, зля великую мать, ведь боги сильны не верою, а людскими делами. Бей поклоны сколько угодно, пока живешь поперек воли богов — грош цена твоему идолопоклонничеству.

— Ба, кажется, я поняла, зачем миру новая Яга.

— Зачем? — насторожилась она, юбкой сбивая пламя костра.

— Чтобы вернуть человечество на истинный путь. Снова подарить им веру в род и семью.

Глава 26

Фурия взвизгнула, одернув обожженное щупальце, и зашипела по-звериному. Угольные кляксы растеклись по снегу, беря в кольцо влажную прогалину, на которой лежала моя походная сумка. Фрида молча выдернула копье из грязи, колющим ударом протыкая липкое щупальце.

— Дрянь, — я хлестнула фурию ведьминым огнем.

Порождение нави заорало, обнажив редкие клыки, и взвилось в воздух. Оживший сгусток энергии вплотную подобрался к маленькому поселку рядом с Гомелем, примитивно угрожая жителям их сожрать. Местная лесовичка, разбуженная приграничной тряской, поступила очень мужественно, оповестив меня и держа оборону своими силами до прихода подмоги.

Разбуженная подмога напугала фурию одним видом, ибо нечего беспокоить ведьм до макияжа.

— У нас осталось два часа до рассвета, — богиня выплюнула слова с таким остервенением, будто хотела использовать рот для другого. Например, загрызть тварь зубами и запить добычу элем.

Из академии бежали полулегально: мне можно, Фриде — нельзя. Сразу после ритуала моя уставшая матушка явилась в деканат, закинула ногу на ногу и доходчиво объяснила старым знакомым, почем фунт лиха. Ректор крякал от особо уместных эпитетов, восхищаясь маминым словарным запасом. Педсостав и сам ночевал на работе, днем обучая студентов, а ночью изгоняя навью энергию со своих земель. Мой пропуск на свободный выход подписали без особых выкаблучиваний.

— Скоро нам всем дадут разрешение ходить в рейды.

— Предварительно присягнув на верность академии, — богиня мрачно следила за хаотичными передвижениями фурии, отрастившей кожистые крылья. — И не всем, а только местным: тебе, Полозу, Амире и Руслану.

Заметавшись над землей, аморфная тварь устремилась к поселку, намереваясь просто перелететь