Былые - Брайан Кэтлинг

— А заведение, где вы «проживаете», — это дом престарелых имени Руперта Первого, верно?

Гектор не расслышал циничной интонации на слове «проживаете», четко обозначившей, что Хеджес понимал, как выбор слов вычленял истину из предложения старика, почти целиком сложенного изо лжи. Впрочем, Гектор все же понял, что этому человеку, который, должно быть, знает о нем все, врать больше не стоит.

— Итак, мой вопрос — зачем правительственное министерство прислало академика в отставке в такую даль для беседы с тремя душевнобольными?

Гектор оказался в ловушке. В Германии ему приказали ничего не выдавать о болотных существах. И даже расскажи он, доктор не поверит. Нужна идеальная ложь и нужно идеально ее поднести, а шанса ни на то, ни на другое не было.

— Я приехал не для того, чтобы отвечать на ваши вопросы. Вы не имеете права меня допрашивать.

— О, имею и еще какое, — сказал Хеджес. — Я же сказал, это военное учреждение. Я не только доктор, но и офицер вооруженных сил Его Величества. Вы ответите на мои вопросы. Ради своего же блага и ради своей цели. Вы ответите на мои вопросы, или уже через час я вас арестую.

— Арестуете. За что еще арестуете?

— Для начала — по подозрению в шпионаже.

— В шпионаже? — Гектор едва не хохотнул это слово.

Хеджес не ответил, а медленно встал, и перенес свой деревянный стул ближе к взбудораженному профессору, чтобы без помех смотреть в лицо.

— Итак, профессор, начнем заново?

Через час Гектор по меньшей мере дважды рассказал все, что знал, а разок — и то, чего не знал. Хеджес поднялся и отодвинул стул.

— Хорошо, — сказал он перед тем, как взять телефонную трубку и попросить в кабинет чай. — Итак, у вас есть вопросы ко мне?

Сжавшийся профессор снова был поражен.

— Множество, — сказал он. — Но сперва я должен знать, в чем вы меня подозреваете.

— Уже ни в чем. Во многом подозреваю ваших нанимателей, но думаю, вы тоже. Как считаете, Химмельструп считает моих двоих за немцев?

— За немцев? Почему вдруг немцы?

— Потому что не англичане и не французы. Они попали сюда из окопов осенью 1917 года. Состояли в группе солдат из разных полков, вели бой всего в нескольких ярдах от вражеской передовой. Прошла крупная бомбардировка, многие раненые долгие дни провели под землей. Число жертв в те последние месяцы было огромно. Большинство поступивших к нам либо умерли, либо оправились и выписались; лишь немногие были ранены слишком тяжело, чтобы вернуться на фронт или к гражданской жизни. Пострадавшие физически отправились в закрытые палаты в Рохэмптоне. Пострадавшие психически остались здесь. Вообразите: их состояние было настолько тяжелым, что многие из остававшихся в сознании просили известить свои семьи, будто они погибли на фронте. Многие поступали без опознавательных документов. Шок стер все их воспоминания, приходилось полагаться на то, что их признают другие пациенты. Дик и Гарри — в их числе. Ну, по крайней мере так мы считали поначалу.

— Но они говорят по-английски? — спросил Гектор.

— Они вообще не говорят, ни слова за девять лет их пребывания.

Гектор уже хотел спросить, не считает ли их немцами сам Хеджес, когда в дверь громко постучали. Хеджес отпер и впустил тележку с чаем, которую толкал человек без ушей. Тот громко продребезжал ей к столу у окна.

— Благодарю, Роджер, — гаркнул Хеджес.

Роджер буркнул, отдал честь так, словно ловил суматошную муху, и двинулся на выход. На полпути остановился и уставился на Гектора, склонив голову набок, словно любопытный пес.

— Благодарю, Роджер!

Безухий снова судорожно отдал честь и ушел походкой пьяницы из мюзик-холла.

— Не обращайте внимания на Роджера, он из тех, кто так и не попал домой.

Хеджес водрузил на стол большую бутылку виски «Блэк энд Вайт» из ящика и подлил в чай, даже не спрашивая одобрения Гектора. Подал гостю вместе с неизбежными бисквитами.

— А затем навестим их, — бодро сказал Хеджес.

— И мой допрос окончен? — спросил Гектор скорее чашку, чем здоровяка, жующего бисквит.

— Да, э-э, простите уж, что я с вами так сурово, но нужно было убедиться.

— В чем?

— В том, что вас не подослали передать или получить какую-нибудь информацию. Информацию, которую можно использовать против нас в будущих конфликтах.

— Вы опасаетесь новой войны?

— Моя работа — проявлять бдительность, а в вашей стране недавно начались сильные волнения. Этот Химмельструп похож на тех клоунов, за которыми мы сейчас присматриваем.

Гектор ничего не ответил, но случайно причмокнул чаем.

— Мне бы хотелось кое-что прояснить, если вы не против, — виски помог ему снова расслабиться, он вспомнил о своей цели и любопытстве.

Хеджес тоже расслабился, закинул ноги на угол стола. Влил в чашку, погребенную в гигантских ручищах, больше виски, чем чая.

— Когда поступили эти два пациента, у них не было совсем никаких опознавательных знаков? Ни бумаг, ни одежды, ни жетонов?

Хеджес подобрался и почти сел ровно.

— Нет, ничего. Их, как и многих других, обнаружили голыми, одежду сорвало взрывом. На поле боя им оказали первую помощь и спешным порядком отправили сюда. После обработки ран стало очевидно, что с ними по-прежнему что-то неладно. Вот их и передали мне.

— Как я понимаю, тогда вы начали психиатрическое лечение?

— Можно сказать и так. Позвольте объяснить, как тогда обстояли дела. Нам отсылали солдат, страдавших от таких симптомов, каких никто еще не видел. В учебниках было не найти ничего подобного. Нам дали строжайший приказ ставить всех на ноги и возвращать на фронт в течение считанных недель, — он замолчал и плеснул себе еще большую порцию виски. Пошарил в карманах и нашел сигареты. Закурив, продолжил. Гектор отметил, что ему сигарет не предложили — обычная вежливость, хоть он и отказался бы, будучи приверженцем сигар.

— Странные симптомы. Все разные, но с общим корнем: мучительный страх и парализующий шок. Травмы от постоянного пребывания под огнем артиллерийских батарей, постоянных взрывов. Тики и трясучая всех мастей. Мы перепробовали все, и почти ничего не помогало. Гипноз и лекарства едва ли облегчали страдания, а люди поступали десятками. Дела выглядели безнадежно, а гайки нам закручивали неустанно. Мы подлатали, кого смогли, и отправили назад. Надевали форму на трясущихся развалин и выстраивали в бой. Некоторые покончили с собой здесь, лишь бы не возвращаться.

Повисла долгая пауза.

— Так или иначе, все начало меняться, когда прибыли они. Первый осмотр провел я сам. Уже тогда они показались очень странными. Клинические отчеты из соседнего корпуса пестрели аномалиями. Физиологическими патологиями, которые не были вызваны травмами. Мы находились под огромным давлением,