Былые - Брайан Кэтлинг

и что угодно бледнело, если человек мог стоять, минимально функционировать и подчиняться приказам. Сюда их прислали как раз-таки из-за неподвижности и отсутствия речи. Я пытался достучаться, пробовал разные виды коммуникации, но ничего не помогало. Когда не дали результатов разнообразные языки жестов, мы попробовали французский и даже немецкий. Ничего. Они просто стояли и таращились, не признавали нас. Затем началось дело полковника Гиббса. Его привезли из Пашендаля, в хорошем физическом состоянии. Психически он казался вполне нормальным, разве что слегка нервный взгляд. Но стоило сказать слово «бомба», как он машинально нырял в укрытие — обычно под кровать, где и лежал в припадке трясучки. Требовалось немало уговоров, чтобы выманить его обратно. Это слово можно было сказать когда угодно и где угодно, результат не менялся. Мы так ни к чему с ним и не пришли. Однажды я повел на обход палат небольшую комиссию генералов. Рассказывал о симптомах и нашем лечении. Общим мнением этих гусей было, что мои пациенты симулируют, филонят. Выдумывают странные выкрутасы, чтобы избежать сражений. Если руки, ноги да глаза на месте, они не видели причин не пускать солдата в бой. Я хотел взять Гиббса как прецедент, показать, что такая травма ничем не лучше ампутации. Мы стояли у его койки, чесали языками, и создавалось впечатление, что он нормальный здоровый человек. Тут я сказал «бомба», и к их ужасу он нырнул под койку, как ошпаренный кот. Только я собирался доказать свой тезис, как меня прервала суматоха на другом конце палаты. Примчался один из моего младшего состава, говорил, мне нужно что-то срочно увидеть. Я, раздраженный помехой, извинился перед генералами. Медсестра показала под две последние койки. Там затаились Дик и Гарри, дрожали, как Гиббс. Я пришел в ярость. «Они издеваются, выведите их», — сказал я сестре и вернулся к офицерам, которые наблюдали за тем, что происходит. Они мне не поверили и уже не проявляли интереса ни к чему, что я в тот день говорил. Гиббса и наш дуэт комедиантов в конце концов выманили из-под коек… Вы еще следите за мыслью? — спросил он Шумана, который весь превратился в слух.

— Да, доктор, прошу, продолжайте.

— Короче говоря, после ухода штабных я намеревался задать этим клоунам трепку и отправился на их поиски. Медбрат посадил их на койку напротив Гиббса. И тоже ушел из палаты перед моей выволочкой. Я все еще кипел, когда накинулся на них. «Какого хрена вы сыграли такую дурацкую шутку? — спросил я. — Человек тут серьезно болен, а вам смешно передразнивать его беду?» Они таращились перед собой пустыми глазами, не обращая внимания на мой гнев. Тут я заметил, что рядом стоит медбрат и пытается привлечь внимание. Стыдно сказать, я взбесился еще страшнее. «Ну что, что?» — «Сэр, разрешите вам кое-что показать?» — «Что?» — кипел я. А он робко выступил вперед и сказал: «Бомба». Дик и Гарри бросились на пол и прыснули под кровать. Гиббс отсутствующе опустился и пополз к ним с таким видом, будто его попросили исполнить дурацкую просьбу, хотя зачем, он не понимал. Тут я лишился дара речи. Просто уставился на койку, под которой залегло трое мужчин. Посмотрел на медбрата. «Я пробую уже в третий раз, и с каждым разом капрал Гиббс движется все неохотнее», — говорит он мне. Конечно, к этому моменту гнева моего как не бывало, а на смену пришло совсем другое чувство.

Он снова отпил из чайной чашки.

— В следующие недели, месяцы и годы наши пациенты начали быстро реагировать на лечение. Порой мы исцеляли от травматических ознобов и ужасающих видений в считанные дни. Через отделение прошли сотни человек и почти все выписались «очищенными», — последнее слово он процедил сквозь зубы. — Гиббса выслали обратно во Францию спустя несколько дней после того драматического события.

— А Дик и Гарри? — Гектор впервые назвал их по прозвищу.

Хеджес поднял усталый, далекий и испуганный взгляд.

— Лучше вам увидеть самому, — сказал он, отрываясь от кресла.

Настрой здоровяка переменился разительно. Шуман подозревал, от того, что теперь гостя считали безопасным и полезным для собственных потребностей. Но было и что-то еще — неопределенная пораженческая аура. Гектор попытался разрядить атмосферу.

— В этой секции есть другие пациенты?

— Не здесь, не в их коридоре. Они распугали всех пациентов и весь мой штат. Вы увидите. Скоро время их кормежки. Придет Роджер с едой — он единственный, кто их терпит.

Когда они углубились в здание, прежде замеченная Гектором тишина усилилась. Словно все звуки куда-то впитались. Даже шаги звучали приглушенно. Из-за этого в голове началось что-то вроде густого гула. Он с силой потер уши кулаками. Сперва казалось, все дело в ви́ски, и он взглянул снизу вверх на высокого доктора в поисках ободрения.

— Значит, заметили? — сказал Хеджес, и голос его словно доносился издалека.

— Тишина, да, довольно необычно.

— Это еще что.

Хеджес показал на палату в конце безликого коридора.

— Вот они где, и вот где изменилась акустика. Это эпицентр искажения. Прямо за этой дверью может вовсю играть духовой оркестр, а вы ничего не услышите.

Гектор напрягал слух, чтобы понимать своего спутника, хоть тот и стоял в каких-то футах от него. Прокричал в ответ:

— В чем причина?

— Думаю, в них, — пожал плечами Хеджес.

Они подходили к двери все ближе. Последние метры состояли из усталости, словно сгустился сам воздух.

— Все наладится, когда войдем, — прокричал Хеджес.

Его слова казались ударными, далекими и неприятно коробящими в плотном звенящем безмолвии. Он снова повозился со связкой ключей, нашел подходящий и отпер дверь, которая распахивалась внутрь. Войдя, быстро прикрыл ее за ними, и нормальность вернулась дуновением легкого звука. Они очутились в длинной комнате, напоминавшей мебельную лавку. Здесь стояло больше десятка простых деревянных стульев — таких, как в кабинете Хеджеса. Военного образца, предположил Гектор. Их расставили по комнате случайным образом, кое-какие упали на спинку. Был там стол, накрытый на двоих, две металлические койки. За ними — распахнутая на улицу дверь. Оба посетителя осмотрели комнату в поисках признаков жизни, проверяя, нет ли тут где-то Дика и Гарри, но если те не прятались под кроватями, то должны были находиться снаружи. Гектору вспомнилось посещение зоопарка. Возможно, из-за того, что Хеджес сказал про «время кормежки», но скорее из-за ощущения, что он заглядывает в вольер экзотического зверя и пытается различить его контуры, не прячется ли тот в искусственной среде. Там ли он вообще.

— Должно быть, они во дворе, — сказал Хеджес, и впервые Гектор услышал в его самоуверенном голосе надлом