Богатырь и Звезда Сварога: Быль 2 - Александр Дубоносов

— Ну, рассказывай, богатырь. Где тебя черти носили? — заметно повеселевший Ермола хлопнул Яромира по плечу.

— Долгая получится история… — протянул Яромир. — Готовь ещё бурдюк и, скорее всего, даже не один…

Ермоле Яромир рассказывал всё в красках, ничуть не стесняясь в выражениях.

После болотной ведьмы и ссоры со стариком Ермола молча встал, достал всю схороненную медовуху и поставил кружку для Офелы, которая уже уложила детей и вернулась за стол.

При виде заначки мужа она гневно нахмурила брови, но перебивать Яромира не стала. Успеется ещё припомнить…

Когда Яромир дошёл до Слав-города, князя Игоря и жизни в гридне, то Ермола так заслушался, что перелил медовуху, залив весь стол и платье Офелы, за что тут же получил нагоняй мокрой тряпкой.

— Да-а… — задумчиво почесал трёхдневную щетину Ермола. — Вот так, жена…, живём себе, живём и знать не знаем, что всё это время со Славичем якшались. Сын самого Ярослава! Целое княжеское благородие, а мы тут ему черствый хлеб с вонючим салом…

— Брось мне это! — захмелевший Яромир в сердцах хлопнул ладонью по столу, от чего все предметы на нём подскочили. — Ничем от вас я не отличаюсь! Вот, погляди, такие же руки, ага… и ноги! И вообще…

— Дак, теперь, значит, заживём?! — перебил его Ермола, радостно хлопнув его по плечу. — Расскажешь князю в каком гузне наши Три дуба увязли, как всё наладится…

— Не наладится. — хмуро пробурчал Яромир и стыдливо отвёл взгляд в сторону. — Нет у меня больше брата…

Офела, при виде помрачневшего Яромира, встала из-за стола, вышла в сени и вернулась обратно уже с целым бочонком медовухи, от чего глаза Ермолы выпучились, как два перепелиных яйца.

— Что? — фыркнула она на мужа. — Думал, что у тебя одного в загашниках припрятано? Не видишь, беда у человека! Помоги лучше, а то сидишь, как истукан!

Ермола подскочил к жене, бережно принял бочонок, проворно выдернул пробку и, только пропустив пару кружек в тишине, Яромир смог продолжить.

На лагере Серых волков и резне в Крайней бочонок заметно опустел, а сквозь пелену оконного пузыря уже во всю пробивался тусклый лунный свет.

Яромир закончил рассказ и наступило долгое молчание.

Всё это время Яромир водил пальцем по кромке дубовой кружки, Ермола задумчиво барабанил пальцами по столу, а Офела нервно теребила уголок ситцевого платка.

— Кривжа, Кривжа. — пробурчал Ермола, встал из-за стола и стал медленно ходить из угла в угол. — Плохо, очень плохо… Помнишь его, жена?

— Такого-то попробуй забыть. — Офела продолжала крутить платок, не отрывая испуганного взгляда от стола. — От него так и веяло злом. Скорее, даже смертью…

— И долго он тут прожил? — нервно тряс бочонок Яромир, пытаясь вызволить со дна остатки медовухи.

— Дак, они с Гривой и Патшой ещё, чай, до нас тут поселились.

— Я хорошо помню его, — Яромир заметил, что руки Офелы заметно задрожали, а голос стал холодным и мрачным. — Он любил мучать животных, снимать с них заживо кожу, душить и топить…

— Ой, понапридумываешь сейчас на пьяную голову! — махнул рукой Ермола, закатил глаза и скорчил гримасу.

— И не капли я не вру! — Офела смяла платок в тугой шарик и бросила им в Ермолу. — И что, что мне зим шесть тогда было?! Отцу рассказывала. Он к Гриве ходил, к Рознегу, только всё без толку. Ещё Кривжа других детей бил, душил… и брата своего заставлял на всё это смотреть.

— Дак, это значит у них в крови — смертоубийством заниматься!

— И никто ничего не сделал, после того как Патша…?

Яромир осёкся. Он снова вспомнил большие зеленые глаза Вереи.

— Тут что творилось! — Ермола с напущенной заумностью скрестил руки за спиной, как обычно любил это делать, когда приходилось рассказывать длинные истории. — Эта скотья морда, нажрался до усёру и припёрся к Вассе, только дочку её дома не застал. Тогда, недолго думая, он ей шею так сдавил, что бедняжка вся посинела. Своими глазами видел! Жуть!

— А с дочкой что?

— Дак, этот бухущий в гузно полудурок, вынюхал девчонку, загнал её в лес, где и задрал, как волк! Точно! — вскрикнул Ермола, подскочил из-за стола, с грохотом перевернув стул, за что снова получил от Офелы. — А ну, женщина, держи себя в руках! Дак, всё же сходится! Раз сыновья Гривы — поганые пёсьеморды, то и Грива такой же! Всё, Яромир, сейчас же идём и собираем мужиков — травить срамное отродье!

— Успокойся ты уже, — Офела потянула Ермолу за рубаху, от чего тот не устоял на ногах и повалился на пол. — На себя посмотри, горе воин! У тебя дети и забот полный двор, а нечистью пусть толковый занимается. И вообще, как сказал старшина — ничего ещё не ясно…

— Это как? — Яромир помог Ермоле подняться, а сам подсел поближе к Офеле.

— Мы же и про Вассу не сразу узнали.

— Ну да, — вмешался Ермола. — Сперва, Грива среди ночи притащил старшине что-то закутанное в кровавую тряпку и держали всё это долго в тайне, пока, всё-таки, не узнали, что это дочка Вассы.

— У Марильки язык, что-то помело. В первый же день всё разбазарила. Я же с ней, сам знаешь, — на короткой ноге.

— Именно что, бабы! Вам пеленать, да кашеварить, а вы нос суёте, куда не следует… — недовольно пробубнил Ермола. — Дак вот, через две ночи уже вся деревня на ушах стояла, но старшина тело так и не показал. Молвит — страсть, какая жуть!

— Когда в дом к Вассе попали, то нашли хозяйку на полу, всю синюшную, и изба вся вверх дном. Представь, красный угол даже осквернили, а лик Велеса так вообще изуродовали.

— Недолго думая, старшина заклеймил Патшу, который, на удивление, именно тогда как будто провалился. Всё, как говорится, на лицо…

— И Грива не вступился?

— Провались они все пропадом! Старый пёсьеморд прилюдно бил себя пяткой в грудь, что в смерти девки нет вины Патши.

— А за Вассу?

— За неё, вот, кстати, ни словом не обмолвился.

— Ох, знал же, пень трухлявый, всё знал! — Ермола гневно потряс кулаком.

— Марилька рассказывала, что Рознег потом так орал на Гриву, так орал, что вздёрнет его на позорном суку, если сына не сыщет и на суд не явит.

— Ага, только мы с мужиками две недели по лесам лазили и всё псу под хвост.

— В исходе, сикарь, как в воду канул, а батька его с того времени в хате засел и люду носа не кажет. Заливает беспробудно!

«Почему Грива так убеждён, что Верею убил не