Госпожа преподаватель и Белый Феникс - Марика Полански

стол проверочные работы и воззрилась на призрак с явным неодобрением. Меньше всего мне хотелось видеть Сержана, разгуливающим по своему кабинету и вспоминающем о своём прошлом. Особенно когда голова была забита мыслями о кредиторах. — Они сначала коверкают слова, придумывают новые, пытаясь рассказать о том, чего хотят и что чувствуют. Но взрослые их не понимают. Со временем они учатся более чётко и слаженно говорить. Так, чтобы их понимали взрослые. А после, когда достигают в этом более или менее успеха, некоторых не заткнуть. Никто не рождается со знанием языка. По сути, овладение языком — родным или иностранным — это процесс подражания. Мы произносим слова и видим реакцию от окружающих. Если результат совпал с нашими ожиданиями, то мы повторяем слово или фразу ещё раз. Если нет, то не используем их. В этом, собственно, вся трудность изучения любого языка. В особенности мёртвого. Труднее всего запомнить то, у чего нет практики. А у нас архонский практикуется только в одном месте — в зале боевых заклинаний. И то не всеми курсантами. Так что нет ничего удивительного, что у вас было «удовлетворительно» по предмету, который не имел практического применения.

Ящик с грохотом захлопнулся. Пустая столешница вызвала чувство лёгкого удовлетворения — хоть здесь у меня есть подобие порядка. В голове промелькнула мысль: надо найти время и перебрать все документы и учебники, и аккуратно всё сложить. Разумеется, через несколько дней снова воцарится бардак. Но несколько дней аудитория будет радовать взгляд безупречным порядком.

— Что вас привело ко мне в аудиторию? — поинтересовалась я, поднявшись со своего места.

Сержан поджал губы и подлетел к моему столу. Он дрожал серебристым туманом, а мне вдруг вспомнилось его хватка — ледяная, но крепкая. Этот чёрт что-то скрывает. Но что, я никак не могла понять. Мне с трудом верилось, что призрак увязался за мной от скуки.

— Проплывая по коридору, я случайно услышал ваш разговор с тем влюблённым ослом, который ныне зовётся ректором Академии. Мак-Вигелем. Насколько серьёзны проблемы, о которых он говорит?

— Вы хотели сказать «самовлюблённым ослом», — поправила я Сержана и стала разглядывать настенный стеллаж, словно сбившиеся в неровные стопки рукописи вызвали небывалый интерес. Потом вздохнула и упёрла руки в бока, как рассерженная кухарка. — Всего три года в долговой тюрьме Ньюбейта. Так что проблемы не настолько серьёзны, как может показаться на первый взгляд.

— Нет, Эжена, я не оговорился, — цокнул призрак и уселся в моё кресло. — Он действительно влюблён. В вас. Уж не знаю, что на него так повлияло: отсутствие жены или ваша изменившаяся магия, но это так.

— Три года в долговой тюрьме, Жан, — равнодушно бросила я, но навострила уши и затаила дыхание: услышать, что Фицпатрик влюбился в меня, было невероятно приятно. Так, что захотелось злорадно подхихикнуть на манер горвенской ведьмы, устроившей показательную пакость жителям городка. Однако положение обязывало не выказывать своих истинных эмоций. — За три года он женится и забудет обо мне.

— Непременно женится. А вот забыть… Я сомневаюсь. Вы из тех барышень, которых при всём желании не забудешь, — он замолчал. Я уже хотела поблагодарить его за комплимент, но призрак продолжил: — Не забудешь, потому что будете сниться в кошмарах.

Я застыла разинув рот, со стопкой бумаг в руках.

— Ну вы и сволочь! — растягивая слова, прошипела я и прищурилась.

Бумаги со шлепком рухнули на стол. Пальцы зачесались от собирающейся на кончиках магии, но пустить заряд в Сержана не успела. Расхохотавшись, призрак растворился в воздухе.

Ну мерзавец! Я снова собрала бумаги и запихнула на полку.

— Зачем приходил-то? — фыркнула я, подозревая, что Сержан всё ещё в кабинете, только прячется, чтобы я не смогла метнуть в него золотистый шар порчи.

— Господин О'Рэйнер просил передать, — откуда-то сверху раздался голос призрака, что сегодня заедет за вами в восемь вечера. Зачем — не сообщил. Но просил напомнить, что библиодари скучает без вас. И что она заплевала ему всю библиотеку.

— А почему он сказал вам об этом, а не написал мне? И как он вообще вас обнаружил, ваша светлость?

Ответа не последовало.

Я вытащила из кармана часы. Стрелки показывали начало двенадцатого.

Первокурсников забрал к себе профессор Вилкос на практику боевых заклинаний, а значит, остаток дня — в моём распоряжении. Отлично. Будет время заявиться в кредиторскую компанию «Гордон и братья» и разобраться, почему они продолжают терроризировать письмами о невыплатах, хотя деньги стали поступать на их счёт.

Закрыв дверь, я неспешно направилась по коридору. Почти возле лестницы внутреннее чутьё неожиданно заорало: «Прячься». Сама не понимая, зачем это делаю, я прошмыгнула и спряталась за огромной гранитной колонной, подпирающей потолок третьего этажа.

В нескольких шагах от меня быстрым уверенным шагом прошли господин Шершен и… Абрахам ван Вилсон.

Сердце заколотилось как сумасшедшее. Стало трудно дышать. Я прижала руку к груди, едва держась на ватных ногах. В голове сделалось пусто, и я не чувствовала ничего, кроме безотчётного ужаса, накрывшего меня ледяной волной.

Я не видела его с тех пор, как сбежала из поместья в Аренхеме. Прошло более десяти лет, а Абрахам нисколько не изменился. Всё та же горделивая осанка, все те же отчеканенные движения аристократа, надменное, скучающее выражение лица, будто его ничто не могло удивить.

Шершен что-то объяснял ван Вилсону, размахивал руками. Лишь когда они оба скрылись за поворотом, я наконец-то смогла спокойно вздохнуть. Проведя рукой по холодному лбу, я уставилась на собственную ладонь и заметила, как дрожат мои пальцы.

«Какого чёрта…» — подумалось мне, но мысль на этом оборвалась. Крадучись я поспешила к лестнице и едва ли не бегом бросилась из здания Академии.

— Эй, посторонись! — возница заорал так, что все окружающие испуганно переглянулись, а потом уставились в мою сторону. — Совсем ослепла? Или жить надоело?

Отскочив на тротуар, я промямлила в ответ извинения. Всё ещё ругаясь красочной бранью, возница резко стеганул лошадь, и та, громко заржав, помчалась по мощёной дороге.

Я же окончательно пришла в себя. Захлопав глазами, огляделась. Прохожие то и дело кидали в мою сторону недоумённые и любопытные взгляды. Но тотчас отворачивались и спешили по своим делам, стоило мне повернуть голову в их сторону.

Большая Торговая улица тянулась вдоль канала, в котором за высоким гранитным парапетом темнели грязные воды реки Кальны. Яркое солнце играло бликами на мелких волнах, и от разогретых вод несло приторной вонью, отчего тошнота встала комом в горле.

Несколько долгих секунд я стояла, глядя на острые шпили городских зданий, показавшихся непривычно тёмными и неуютными. Потом развернулась