Альфа-особь - Андрей Викторович Стрелок

на столе, покорно позволяя брать образцы тканей. Кожа разрезалась легко, кровотечение почти мгновенно останавливалось за счет гиперрегенерации — вирус встроил механизмы, компенсирующие травму. Исаев бормотал себе под нос, делая пометки на потрепанном планшете.

— Я хочу выстроить сравнительный ряд, — заговорил он наконец. — У нас есть твои образцы до второй мутации, есть текущие ткани, и теперь новый омега. Если секвенировать три генома параллельно, можно выявить устойчивые маркеры трансформации.

Вадим прищурился.

— Какие именно маркеры ты ищешь?

— Сегменты, отвечающие за интеграцию Chronophage archaicum в человеческий геном. У вируса мультиспиральный гибридный геном, помнишь? Это дает ему феноменальную гибкость, но и создает хаос. Однако у тебя и у этого омеги произошла стабилизация. Значит, есть определенные повторяющиеся последовательности, которые вирус ''уважает'' и не разрушает.

Исаев поднял со стола пробирку с кровью.

— Если мы найдем эти последовательности, своего рода ''генетические якоря'', мы сможем предсказывать, кто подходит для трансформации, а кто станет потенциальным кормом для улья.

— То есть у нас появится тест, — медленно сказал Вадим. — Сначала проверяем, потом допускаем к обращению, а в последнюю очередь думаем, как быть с несовместимыми.

— Именно, — оживился Исаев. — Это резко снизит процент потерь. Я подозреваю, что речь идет о фрагментах, отвечающих за метаболическую совместимость и экспрессию ТКТ. Этот орган вирус выращивает в процессе мутации, и если нейронные цепи несовместимы, то трансформация ''сгорает'' на этапе сборки.

Вадим усмехнулся.

— И ты еще недавно говорил, что ничего сделать нельзя.

Исаев поднял глаза от образцов. В них горел не усталый скепсис, а жадный интерес исследователя.

— Мы, возможно, ближе к разгадке, чем кто-либо на Земле. Ты понимаешь? Пока остальные боятся вируса, мы можем адаптировать к нему человека. Сделать его союзником, а не жертвой. Ни одно правительство со всеми дата-центрами, передовым оборудованием не зашло бы так далеко, не имея в помощниках разумного зараженного.

Вадим кивнул.

— Хорошо. Делай все, что нужно.

Исаев кивнул и снова углубился в работу, напевая себе под нос какие-то формулы. Его руки дрожали не от усталости, а от возбуждения. Вадим наблюдал за ним и думал.

''Видишь, Артур, а ты кормил меня пессимизмом. Теперь ты сам рвешься в бой, потому что впервые за все это время наука может догнать реальность. ''

Исаев работал увлеченно, почти не замечая усталости. Шприцы наполнялись кровью, кусочки мышечной ткани уходили в пробирки, ноутбук выводил сырые данные секвенирования, которые пока мало что значили. Но ученый уже видел перед собой целую карту будущего.

— Понимаешь, Вадим, — начал он, не поднимая глаз. — Мы ведь находимся на пороге того, что раньше считалось чистой фантастикой. А значит… теоретически… мы можем спроектировать тело под любые задачи. От пуленепробиваемой брони как у тебя до живого суперкомпьютера.

Вадим хмыкнул.

— И какую игрушку ты хотел бы получить?

Исаев замер на секунду, затем обернулся.

— Я хочу увеличить плотность нейронной ткани. Представь: кора мозга в полтора-два раза толще, больше синапсов, выше проводимость. Это даст мне ускоренное мышление.

— Дальше, — кивнул Вадим.

— Эйдетическая память. Если встроить стабилизированные вставки в гиппокамп и активировать экспрессию белков семейства CREB, можно добиться почти фотографической фиксации информации. Я смогу удерживать в голове все последовательности ДНК, все таблицы и схемы без записи. Работа ускорится в разы.

Он говорил все быстрее, размахивая руками, будто перед ним сидела аудитория студентов.

— Плюс улучшение проводимости аксонов. Вирус уже умеет заменять миелин на что-то свое, более плотное. Если довести это до системного уровня, скорость передачи импульсов возрастет кратно. Я смогу обрабатывать данные быстрее, чем любой компьютер, до тех пор, пока хватит энергии организма.

— Звучит, как набор суперспособностей, — сухо заметил Вадим. — Значит задумал стать доктором Супермозгом.

— Это необходимость! — резко ответил Исаев. — У нас нет времени. Если мы хотим понять, как работает Хронофаг, мы должны ускориться. Если ради этого мне придется пожертвовать внешностью — плевать. Если стану молиться тебе в качестве побочного эффекта — плевать, это и так почти происходит. Пусть я превращусь в уродливый мозг с клешнями, главное, чтобы сохранялся разум. А когда работа будет завершена, думаю, процесс можно будет обратить.

Он снова наклонился над Олегом, вскрывая ему грудную клетку и отмечая, как ткани сами смыкаются за инструментом.

— Видишь, этот омега уже демонстрирует локальную регенерацию. А если направить процесс? Если внести в матрицу четкие параметры? Я уверен, можно добиться идеального результата.

Вадим молчал, наблюдая за горящими глазами ученого. Исаев выглядел одержимым, но в его одержимости не было безумия. Это был холодный, рациональный фанатизм науки, которому теперь дали инструмент, выходящий за пределы прежней биологии.

— Подумай, Вадим, — почти умоляюще сказал он. — Разреши мне стать первым добровольцем, если тест будет положительным. Я смогу ускорить наши исследования в разы.

Вадим посмотрел на него долгим, тяжелым взглядом.

— Я обещаю подумать.

Исаев кивнул, сжал губы и вернулся к работе.

Глава 17. Образец номер три

За толстым слоем стекла в герметичном боксе сидело существо, обозначенное в протоколах как ''Образец номер три''. Оно держало в руках пластмассовый кубик с выцарапанной буквой ''А'' и сосредоточенно водило когтистым пальцем по бороздке, будто пытаясь запомнить форму.

Существо напоминало ребенка ростом не выше трехлетки, но пропорции тела искажала неестественная мускулатура, толстые суставы и избыточный кожный покров, напоминающий хитиновую броню. Лицо оставалось еще антропоморфным, хотя вытянутое, с двумя парами глаз, верхние — большие, янтарные, с вертикальными зрачками, нижние — крошечные, больше похожие на сенсорные камеры.

Ноздри расширялись и сжимались ритмично, втягивая воздух через щелочки на месте носа. Челюсть заканчивалась зубами, больше похожими на хищные, но речь уже начала формироваться: существо могло произносить простые слова, соединять их в короткие фразы. Первичные половые признаки сохранились, что подтверждало — вирус не ''сбросил'' базовую человеческую морфологию, а лишь перекроил ее под новые задачи.

Хронологически существу было меньше двух месяцев, но биологически его возраст оценивался как три года. Оно уже осваивало буквы, различало цвета и формы, умело элементарно играть. Работать с ним поручили иммунному сотруднику низшего звена — молодому сержанту, которого вирус не смог поразить. Он проводил с образцом часы: учил его складывать кубики, водил пальцем по азбуке, играл в ''ладушки''. Попутно он отбирал слюну, фрагменты эпителия — каждая проба уходила на анализ. За стеклом наблюдали пятеро ученых.

— Вот он, мост между человеком и зараженным, — негромко сказала Галловей. — Если модифицировать вектор Хронофага, отрезать гипервариабельные сегменты, исключить гены, ответственные за перестройку ЦНС, формирование нового сенсорного органа в мозгу, и стабилизировать матрицу репликации, мы получим основу для прививки.

Сандерс вскинул брови.

— Вы сами