Запятнанный Кубок - Роберт Джексон Беннетт

раз в тот момент, когда перестали звонить колокола, объявляющие комендантский час. Улицы города были теперь тихими и пустыми, здания наполовину освещались луной, скрытой облаками. Не было видно ни огней, ни фонарей, за исключением того, что свисал с руки Строви, и тех, что несли патрульные легионеры.

Если бы рядом со мной не было Строви, меня бы задержали через двадцать шагов: каждый раз, когда легионер замечал нас, он поспешно приближался, затем останавливался при виде капитана, кланялся, отдавал честь и позволял нам идти дальше. Строви часто подбадривал их или хлопал по спине, прощаясь с ними. В темноте той ночи он казался намного старше и чувствовал себя более непринужденно, чем я. Мне приходилось напоминать себе, что мы почти ровесники.

— Дезертиры, — сказал он мне почти извиняющимся тоном, заворачивая за угол.

— Прошу прощения, сэр? — спросил я.

— Вот почему здесь так много патрулей. Ночью на улицах не всегда безопасно. Слишком много мятежников и дезертиров отступают от стен, пытаясь выбраться из кантона. Капитан Мильджин, возможно, вчера вел себя с вами немного странно, размахивая мечом, но он был прав, когда упомянул об этом. Днем они прячутся в домах, а передвигаются ночью.

Я безуспешно пытался подавить зевок.

— Я-я... Я понимаю, сэр. Я приму это к сведению.

Он сочувственно улыбнулся:

— Устали?

— Немного устал, сэр. Я не привык спать так высоко в башне. Особенно в той, которая раскачивается на ветру.

— Тогда давайте остановимся на какой-нибудь станции. Я бы и сам не отказался от быстронога.

Он повел меня к следующему углу, где прямо на улице была установлен огромный черный тент. Офицеры Легиона в самых разных доспехах толпились перед ним, отдыхая, перегруппировываясь или получая приказы. Хотя я был высоким, большинство из этих людей были выше, толще и сильнее меня, измененные парни, которые могли бы разрубить меня пополам, если бы попытались. Тем не менее, все они отдали честь Строви, когда капитан повел меня в заднюю часть зала, почтительно склонив головы и похлопав себя по ключицам.

В глубине стояла глиняная печь, в которой ярко горел и мерцал огонь. Трое подростков сидели на корточках неподалеку, поддерживая огонь и кипятя в котелках воду. Строви показал им два пальца, и они налили нам по две чашки чая, затем взяли глиняный бочонок и налили из него на здоровый палец алковина в каждую чашку.

Строви протянул мне чашку.

— Быстроног. Шалфей-чай и пряное алко. Теперь мы будем танцевать и гарцевать еще несколько часов, Кол. Подбородком к потолку.

Он осушил свою чашку, и я сделал то же самое. Напиток был горячим, едким и сладким, но не неприятным. Я мгновенно почувствовал, как тепло разливается по моим костям, а затем почувствовал странное бурление в глубине своего мозга, как будто он варился в кастрюле.

Строви ухмыльнулся, увидев выражение моего лица.

— Апоты сделали много удивительных изменений, но этот сорт клар-травы — мой любимый.

Мы расположились в тепле у огня, допивая остатки чая — «Последний глоток, — прокомментировал Строви, — можно было практически жевать», — пока капитан вежливо расспрашивал меня о том, как я проводил время в Юдексе, о Даретане и об Ане. Это было довольно странное чувство: я уже несколько месяцев ни с кем так непринужденно не разговаривал — и, конечно, не с Аной, — но уж точно не с кем-то вроде Строви, который, казалось, олицетворял собой весь расцвет имперской службы. Движения этого человека были легкими и грациозными, а лицо красивым и благородным, и смех никогда полностью не покидал его бледно-зеленых глаз.

— Приятно иметь немного цивилизации, так? — сказал он, когда мы закончили. — Не хватает только трубки.

— О. Минутку, сэр, — сказал я, сунул руку в карман и достал половинку трубки из побег-соломы, которую дал мне Мильджин.

Строви рассмеялся.

— Какое волшебство! Я уже подумываю спросить, что еще вы там прячете. — Он махнул одному из подростков, и они принесли раскаленный утюг с огня. Строви поднес его к кончику трубки и посасывал, пока кончик не стал горячим. Затем он глубоко затянулся и с наслаждением втянул дым, выпуская его через ноздри. — Я уже сто лет не пробовал такой вкусной травки. Где вы это взяли?

— У Мильджина, — ответил я. — Или, на самом деле, у сигнума Вартаса, который с радостью предложил свою трубку после того, как Мильджин, э-э, пригрозил кастрацией и потрошением.

Строви глухо рассмеялся:

— Значит, старик не изменился. Железный кулак в железной перчатке, такой же незаметный, как шесть ударов молотком.

— Можно и так сказать, сэр.

— Не нужно быть таким официальным, Кол. Я имею в виду, что в какой-то степени я следую за вами, так?

Я не знал, что на это ответить. Мысль о том, что такой опытный офицер следует за мной, сбивала с толку.

Он протянул мне трубку:

— Продолжайте. Она ваша, я не должен был ее брать.

Я взял у него трубку и глубоко затянулся, мои губы коснулись того же места, где только что были его. Я никогда раньше не курил — не мог себе позволить такую привычку, — но я обнаружил, что наслаждаюсь вкусом дыма, тем, как он, казалось, кружится у меня в животе, словно танцор.

— Это, — сказал я, — то, к чему я мог бы привыкнуть.

Он рассмеялся.

— Вы выглядите здесь как дома в своей конусообразной шляпе и с трубкой из побег-соломы!

— Я только выгляжу так, сэр. Это совсем не то место, где я ожидал быть. В прошлом месяце я зарабатывал себе на жизнь, расследуя мошенничество с платежами.

— Это не такая уж редкость. — Строви посмотрел на легионеров, которые входили и выходили в свете мерцающего костра. — Так много людей приезжают сюда разными путями, заключив сделки, подписав контракты или обменяв часть своей жизни на пачку талинтов. И все же, когда они здесь, стоят друг с другом, и они понимают, о чем мы не говорим… Вот тогда они видят.

— Видят что, сэр?

— Что такое Империя на самом деле, — ухмыльнулся он мне. — Что такое эти стены — некоторым участкам по четыреста лет. Они были построены в те времена, когда ханум еще ходили по этим землям в полной силе. Задуманные, созданные и обслуживаемые древними народами, некоторые из которых были гораздо более странными, чем все, что апоты могли бы придумать