По следам серой царевны - Елена Николаевна Щигорцова

Йара не стала сопротивляться, чтобы попусту не тратить силы. Конечно, можно и их затуманить, отмахнуться, но это просто люди, не могущие дальше своих убеждений и мыслишек шагнуть. Не стоит на них растрачиваться; ведь ей предстоит ещё долго бежать от Чернобога, а это сложнее, чем с человечками воевать.

Йару вывели во двор. Лукич притащил из телеги свой не самый лучший хомут. Уезжая на ярмарку, он не хотел его брать, немного он с браком был, плоховато получился, Лукич даже думал, что и продать-то его не удастся. Поэтому сейчас отдал этот хомут без жалости, на благое дело.

Руки сзади Йаре завязали толстой веревкой и накинули на шею хомут. Она немного согнулась наклонившись вперед, под тяжестью.

– Ну, – скомандовал Ярмилко, – повели что ли?

Ведьму следовало, как когда-то рассказывала Василиса, а она была сведуща, как считали в деревне, в этих делах, охомутать и увести в лес, как можно дальше. Там оставить. Хомут она снять не сможет, он ее к земле будет клонить и силы её ведьмовские ограничивать. Так и сгинет там ведьма. Но Йара была не ведьма, она была серая царевна. И на нее все эти присказки не действовали. Люди вели ее в лес, не зная, что никакого труда снять всю эту ерунду ей не составит.

Зайдя, как казалось людям, в глухую чащу, они усадили Йару на поваленное дерево, и, не развязывая ей рук, поспешили назад. Ярмилко, обернувшись еще и кулаком успел погрозить. Йара ему улыбнулась. Хотел он взбунтоваться, подскочить, да Лукич схватил за его шиворот.

– Нашел с кем войну воевать, с ведьмой, – зашипел он на него сквозь зубы, – дурак мужик. На всю деревню хошь беду накликать?

Так и ушли они обратно, в полной уверенности, что от ведьмы освободились. А в Василискиных сенях бабы в себя стали понемногу приходить, руками – ногами задвигали. Туман спадал, слабость по-тихонечку уходила. Ребёнок завозился, заплакал.

Йара же, посидев так немного на дереве, прислушиваясь к всё отдаляющемуся шуму уходящих людей, встала и просто скинула с себя хомут и веревки.

Энергии сейчас в ней было много, щеки пылали румянцем. Надо было двигаться дальше, Чернобог ведь не дремлет. Встретиться серой царевне с ним – беда; тогда тьма и свет должны сойтись в великой битве, и мир воздрогнётся. Йара поёжилась от этих мыслей и пошла в противоположную от Хомутят сторону.

Шла она спокойно; тому, кому уготовлено вечное движение, торопиться некуда. Да и кто там знает-ведает, что ждёт ее впереди и куда выведет заваленная валежником и старой крапивой лесная дорожка.

А Чернобог, свернув на дорогу к Горбунке, уже собирался двигаться дальше, как вновь заприметил волка, гордо стоящего на холме у леса. Чернобог, сухонький старик, подпоясанный простым крестьянским кушаком поверх подогнутого в шаровары тонкого плаща, проворно спрыгнул с повозки, вглядываясь вдаль. Волк словно нарочно стоял и смотрел в его сторону. Потом быстро пробежал немного вдоль леса и вновь встал, вздернув гордо голову и глядя на Чернобога.

– Что за чертовщина, – пробубнил тот, наблюдая, как зверь опять понёсся и остановился.

– Там простой волк не будет делать, – рассуждал Чернобог, – чего-то тут нечисто.

Он уселся в повозку и прокричал своему вознице, крестьянину Гришуньке, разворачиваться и ехать по дороге параллельно волчьим перебежкам. Гришунька выпучил на хозяина глаза, но спорит не стал, повернул лошадь. Много уже Гришунька проехал с ним дорог, много приказов немыслимых и странных исполнял, но никак ко всем этим выкрутасам привыкнуть не мог, хозяин что отчебучит, дак хоть стой, хоть падай. А пререкаться нельзя, Гришунька это знал. Бывало уже, что раз он плюнул в Гришуньку прямо посреди площади, и вмиг вся одежда с него слетела на потеху окружающим. Поэтому Гришунька сейчас предпочитал хозяйские приказы беспрекословно исполнять, а то ещё, чего доброго, и превратить в какую скотину надумает.

Глава 3. Душа.

Йара пробиралась по лесу, когда над миром, развернувшись, прошумели черные крылья. Такое явление иногда бывает, но не часто. Сердце Йары в такие минуты всегда сильно-сильно сжималось и начинало отчаянно биться. Это пролетала чья-то душа, проданная Чернобогу или призывавшая его.

Люди слабы и беспомощны во многих вещах, но сильнее предметного мира, их душит злоба, зависть, и они начинают, сами не понимая, что творят, призывать Чернобога. Йара печально вздохнула и опустилась на переломленное молнией дерево и упавшее так удачно, будто специально, образуя скамейку. Ей стало грустно; вот еще чья-то душа, помучившись, решилась переродиться в тёмную силу. А Чернобог от этого стал только мощнее и властнее, его силы прибавились. Йара представила, как он ликует. Хотя она никогда и не видела его, но воображала себе Чернобога чем-то большим и страшным.

Крылья пронеслись, оставляя за собой резкий колкий звук, неприятный и тревожный, приводящий панику в душе. Йара стала раскачиваться и затянула старинный тихий мотив, ей представилась маленькая, вся в морщинах душонка, и до того слабенькая, что Йара невольно выставила руки вперед, словно желая подхватить её. Ладони загребли воздух. Йара открыла глаза, и вновь повздыхала. Пропала чья-то душа.

Нужно было идти дальше. Тяжело поднявшись, она направилась вперед. Выдергивать людские души из хитрющих ручищ Чернобога она не умела.

Йара шла, погруженная в свои мысли, и не заметила, как лес начал редеть. Вскоре деревья расступились, открывая вид на небольшое, расположенное на равнине, как на ладони великана. Дома, срубленные из дерева, теснились друг к другу, словно стараясь согреться. Над соломенными крышами вились струйки дыма. Слышались лай собак, кудахтанье кур и приглушенные человеческие голоса. Несмотря на кажущееся спокойствие, Йару не покидало чувство тревоги. Воздух над деревней казался тяжелым и вязким. Она инстинктивно почувствовала, что здесь что-то не так. Возможно, эта деревня связана с пролетевшей душой?

Она подошла к первому попавшемуся дому и постучалась. Дверь открыла пожилая женщина с настороженным взглядом, чужаков в Вахова не любили, и если подумать, то их никогда тут и не бывало, даже странние и божьи люди сюда не заглядывали, так как стояло поселение в стороне, и упиралось потом в лес. Дороги нахоженной дальше не было. А лес за домами был болотистый, туда особо и не ходили; за ягодами да грибами летом в сторону Горбунки бегали.

Дверь, с тихим скрипом, отворилась. На пороге стояла пожилая женщина, сгорбленная и худая, как высохшее изогнутое дерево. Ее лицо, иссечённое морщинами, казалось вырезанным из сухой деревяшки, и глаза, маленькие и черные,