Ельник - Ульяна Ма

Мара жила в комнате сестры, Лады, пока в ее покоях не починят окно. Хотя Марк сомневался, что подруга когда-нибудь захочет вернуться в те четыре стены, где начался этот кошмар. Обессиленная, бледная, вечно растрепанная, она проводила все свое время на расправленной кровати и порой даже не давала Аглае сменить постельное белье.

Марк постучал в дверь и проскользнул внутрь, когда Дауд немного приоткрыл ее. Страж девушки нес свою службу исправно и ответственно, дежуря днем у двери, а ночью – у постели. Что-то неуловимое изменилось в Дауде. Дело далеко не в одежде (теперь он носил простой черный сюртук без крупных застежек и обычный черный пояс), не в потемневших кистях рук, а в его лице, на котором будто появились неуловимые морщины; и в его глазах, которые словно смотрели осознанно, с чувством.

Марк держал в руках миску с фруктами в сахаре. Растерянно посмотрев по сторонам, он поставил ее на прикроватную тумбу. Мара никак не отреагировала на его присутствие: на коленях она держала раскрытую тетрадь, в которой увлеченно рисовала черным мелком. Вытянув шею, Марк попытался разобрать что-то из ее рисунков, но они походили на бессмысленные каракули.

«Туманная голова».

– Привет, – он присел на краешек постели, но Мара даже не подняла на него взгляд. – Как ты тут?

Она перестала чертить в тетради и замерла, так и не посмотрев на старого друга. Марк потянулся к ней рукой, но Дауд предупредительно пошевелился, и Марк одернул ладонь, так и не коснувшись Мары.

– Она может испугаться, – пояснил Дауд. – Прикосновения ей пока запрещены.

– Как же ее мыть и одевать? – Марк мгновенно озвучил свои мысли, от которых ему тут же стало стыдно, и он покраснел. Аглая, которая ворошила дрова в печи кочергой, посмотрела на него через плечо краем глаза, и от ее девичьего смешливого взгляда ему стало еще больше не по себе. – Или она сама?

– Не сама. Пока никак, – сухо ответил Дауд. Марк проследил за его пристальным, изучающим взглядом, направленным на Мару. – Ее удалось обтереть и сменить одежду.

Марк взял в руки миску с сахарными фруктами и поставил прямо перед Марой. К его удивлению, она встрепенулась и, цепко выхватив сладкий ломтик апельсина, сунула себе в рот. Невольно юноша улыбнулся, глядя, как тщательно и любовно девушка пережевывает фрукт, вслушиваясь, как хрустят крупицы сахара на ее зубах. Переведя взгляд на Дауда, Марк обнаружил, что страж тоже не сводит глаз со своей подопечной.

В Дауде много нездорового и пугающего, особенно после случившегося. Он не нравился Марку своим существом, в глубине души юноши остался детский страх перед непонятным, подчиненным хаосом Дауда, который хранился где-то в его стальной голове. Но все же… Дауд тот, кто снимал ее с дерева и вытаскивал из ледяной воды, тот, кто защищал ее перед недоброжелателями; он мог бы вытащить его подругу из лап самого Зморза, мог бы пойти за ней в царство Азорки, и Марк ценил это. Размышляя о способностях стража, Марк думал, что он готов сделать все то же самое для смешливой, вдумчивой девчонки, которая сейчас столь беспомощна и хрупка. Но у Дауда были на то силы, а Марк… Марк имел переломанную в щепки руку, еще не зажившие синяки на шее и амулет с Мамой – пожалуй, единственную настоящую силу.

– Про тебя говорят странные вещи, друг, – Марк легко улыбнулся, но слова ему давались тяжело. Под взглядом стража все разговоры давались непросто. Но слухи порой еще более пугающими, чем сам Дауд. Стражники гарнизона не удержали злобную тайну, а может, и не пытались ее сдержать. Да и сам Марк видел это своими глазами: мертвое старческое тело на полу, закрывающее голову Дауда. И тот запах влажного разложения, который стоял в маленькой башенной комнатке. – Мол, что ты съел алхимика.

– Не полностью.

Глаза юноши расширились, но он быстро пришел в себя и вернул умиротворенное, доброе выражение лица.

«Старик дал ему выжить, – раздался голос Мамы. – Металлический человек не питает благодарности, но часть его рада».

Аглая, долго копошившаяся у печи, подобрала полы платья и поспешно, устремив взгляд вниз, выбежала из комнаты.

– Мне лишь интересно, что произошло на самом деле. Слухи разные ходят…

– А ты хочешь пустить еще один?

– Мои побуждения искренни, – Марк приложил ладонь к груди и мягко кивнул головой. – Слуги боятся, что голову Мары заселилась сущность смерти и сводит ее с ума, и что из-за сумасшествия Мара перережет весь оставшийся дворец. Другие же кажутся мне правдивыми. Вот, скажем, что это Мара убила алхимика.

– В чем твоя искренность? – слова стража прозвучали угрожающе. Но спокойствие на лице Марка было непоколебимым.

– Меня не волнует никакая правда, – пожал он плечами. – Я могу помочь развеять слух. Мне не нравится, что говорят о Маре. Ну, и о тебе – тоже.

Марк часто слышал разговоры служанок, которые прибирались в его комнате, отмывали коридоры и носили ему еду. Конечно, они не разговаривали при нем открыто, но перешептывались за дверью, и это чуткий слух Марка легко улавливал. Юношу беспокоили истории, окутывающие образ Мары, потому что разум ее неспокоен и слаб. Да и Мара рано или поздно могла прийти в себя, и ей вряд ли понравится осторожное, а иногда и пугающее отношение к ней.

– Я погиб до того, как умер алхимик, – спустя пару мгновений раздумий произнес Дауд. – Он умер не от того, что я проел ему живот, иначе бы он не лежал так спокойно. Возле его кровати лежал осколок от горшка, на нем капли засохшей крови. Девочка убила старика.

Мара, сидевшая до этого момента спиной к ним, медленно повернулась. Марку стало не по себе от ее бледного лица и словно светящихся в темноте глаз. Молодая княжна больше не шевелилась и не издавала ни звука. Взявшись за ручку двери, Марк решил как можно скорее покинуть ее покои. Напоследок бросив на Дауда взгляд, он сухо сказал:

– Об этом забудут. Я обещаю.

Отчего-то Марк был уверен, что сможет сдержать обещание. Хотя сейчас его голова занята другой мыслью: зачем княгиня позвала его в свои покои вечером? Хотя ответ он знал даже без Маминых нашептываний, только боялся признаться самому себе.

Он пришел вечером, как и велела Рагнеда. Постучал в дверь и, с ее одобрения, вошел в привычную комнату. Огромная люстра в центре потолка освещала ее покои, и теперь они выглядели не пусто, а скорее, строго и величественно. На