Память мёртвых на Весах Истины - Анна Александровна Сешт

Ожидаемо в эти неспокойные времена по берегам орудовали банды разбойников, не гнушавшихся красть и у живых, и у мёртвых. Ещё и поэтому Сети настаивал, что нельзя попадаться кому-то на глаза. Мало того, что их наверняка искали люди Верховного Жреца, не хватало ещё погибнуть в стычке с обыкновенными головорезами.

Как стражу, Нахту претило такое невмешательство, но что он мог сделать один? Разве что донести ближайшему отряду дозорных, но те начали бы задавать вопросы, прежде всего, ему самому. И вряд ли поверили бы его меджайскому амулету или даже печати Таа. Воин успокаивал себя тем, что ему предстоит задача более важная – добраться до того, кто сможет защитить свой народ и вернуть Маат. Да, лихие люди попадались всегда, под властью любого правителя и даже в Золотой Век. Но когда в стране не царит нужда и междоусобица, а на границах не раздаётся поступь близкой войны, хотя бы обычным жителям не приходится нападать друг на друга или осквернять гробницы, чтобы прокормиться и достать необходимое.

Сети оставил их в условленном месте, на подступах к городу, в небольшой роще на берегу, граничащей с полями. В заводях здесь было полно рыбы, а в зарослях вдоль реки во множестве водились птицы. Нахт решил, что непременно поохотится – очень уж хотелось свежего мяса, – но сначала помог Шепсет устроиться. Хека с любопытством обнюхивала мешок со снедью.

Девушка снова держалась замкнуто, но меджай не винил её. Случившееся в Хэр-Ди надломило что-то в ней, и воину нечем было успокоить её.

– Мутнофрет защитит их, – тихо сказал он, касаясь руки жрицы. – И твою мать, и мудрую Нетакерти. Раз уж она взялась за это, то не отступит. Она никогда ничего не делает без причины.

– Ты правда так думаешь? – Шепсет посмотрела на меджая с такой надеждой, что сейчас уж точно было не время рассказывать о своём недоверии к собственной матери.

– Да, правда.

Жрица чуть сжала его руку.

– Когда мы с Хека ходили в некрополь, я спрашивала у мёртвых… боялась услышать знакомые голоса. Но, к счастью, не услышала…

Это был тот самый миг, и вопрос, который Нахт слишком долго сдерживал в себе, сорвался с губ почти против его воли.

– Что с нашим гарнизоном, ты знаешь?

Шепсет побледнела, хотела уже было убрать руку, но меджай удержал её ладонь.

– Пожалуйста, расскажи мне. Мутнофрет говорила, что Хаэмуасет приказал… – Нахт сглотнул, не в силах проговорить это вслух, но пришлось. – Приказал сжечь гарнизон. Что все наши… погибли.

Жрица молчала, прикрыла глаза. По её щекам побежали слёзы.

– Я не поверил, – продолжал Нахт, отчаянно цепляясь за угасающую надежду. – И тогда она предложила спросить у тебя… потому что ты слышишь… Ты слышишь их, Шепсет?

Он не хотел, чтобы голос дрожал, но горло сдавливало всё сильнее с каждым произнесённым именем. Усерхат и Садех. Друзья, с которыми он ходил в дозоры. Соседи, которых он знал с детства.

– Это правда, Нахт, – прошептала жрица, кусая губы.

– И те… мёртвые, которые защищали нас в гробнице… которые спасли меня…

– Да, Нахт.

Он убрал руку. Шепсет обняла себя за плечи, беззвучно плача.

Иногда боль бывает такой сильной, что её не чуешь сразу. Наверное, разум пытается заслониться, не подпустить её к сердцу, чтобы то не разорвалось. Так было, когда погиб отец, и Нахт всё никак не мог поверить, что Интеф уже не вернётся. Никогда.

Так и теперь. Невозможно было вместить в себя эту короткую мысль: все мертвы. Так не должно было быть и не могло быть. Кто-то ошибся – возможно, сами Боги, – и теперь всё пошло не так, неправильно.

Эта необъятная боль, парализующая, вызывающая онемение всех прочих чувств…

Кроме разве что гнева. Гнев был спасением. Обжигающим пламенем, напоминающим, что Нахт всё ещё жив.

Меджай резко поднялся. Он не узнал бы собственный голос, если б хоть на миг задумался об этом. Гнев клокотал в горле, превращая каждое слово в рык зверя.

– Хаэмуасет… предатель… Убью. Убью его, клянусь Богами… да так, что хоронить будет нечего! – Его взгляд упал на Шепсет. – Почему не рассказала? – резко спросил он. – Как ты могла такое от меня скрывать?

Она покачала головой, и боль в её глазах отражала его собственную, но сейчас сердце воина было слишком переполнено, чтобы там нашлось место жалости.

– Почему, Шепсет?!

– Я не хотела скрывать, – прошептала жрица. – Не хотела даже верить… только там, в гробнице, когда… когда увидела их. Я не хотела… чтобы ты… – она не сумела закончить.

– Чтобы я что? – холодно спросил Нахт. – Перестал быть тебе хорошим стражем? Не мог дальше служить чати?

– Чтобы ты не мучился чувством вины, – тихо ответила Шепсет. – Как мучаюсь сейчас я. За то, что нас не оказалось рядом, когда мы были нужны им. Я боялась… возлагать на тебя такую ношу. Хотела ошибаться… Боги, как же я хотела ошибаться…

Нахт зарычал от собственного бессилия – и от её правоты. Развернувшись, он смотрел на реку, ненавидя в тот момент саму Итеру за то, что продолжала спокойно нести свои воды даже теперь, когда не стало столько хороших невинных людей.

Хека подошла к нему, села рядом, лизнула руку. А он всё вспоминал Садех, которая всегда находила для него доброе слово. И Усерхата, который не заменил отца, но обрёл своё собственное, особенное место в сердце.

Разве те обгоревшие трупы могли быть его братьями? Братьями, с которыми они вместе ходили в дозоры, сражались с осквернителями гробниц, пили прохладное пиво, обмениваясь шутками… Боги, а что с остальными? С простыми жителями. Неужели даже их не пощадили? Беспомощных…

И его не оказалось рядом, чтобы защитить – или хотя бы погибнуть вместе с ними.

Нахт закрыл глаза, потирая виски. Внутреннее онемение сменялось жжением. Всё внутри горело так, что хотелось содрать с себя кожу, добраться до самых костей.

«За что, за что…»

Ответ, конечно, был прост. Усерхат знал, какую сторону принял Хаэмуасет, и когда бывший друг предложил и ему присоединиться – отказался. Этот отказ сочли непростительным… расплачиваться пришлось им всем.

Если б Нахт только знал, когда говорил Таа в Нубте, что заговорщиков нужно призвать к ответу. Если б только знал!

«– Хотя бы их мы ведь можем призвать к ответу?

– Вы – нет. А вот старший царевич сможет».

Мысли были такими же обжигающе-горячими, ворочались медленно и нехотя, выжигая разум дотла.

Да. Нахт найдёт наследника, а потом будет умолять, чтобы тот помог ему отомстить. И неважно – как там