Госпожа преподаватель и Белый Феникс - Марика Полански

Я промолчала.

Мы свернули с аллеи и направились по освещенной улице в сторону Академии. Вскоре над темнеющими кронами показалась подсвеченные колоны и горгульи здания.

Я по-прежнему сжимала руку Вэлиана. В душе у меня царило смятение. Ведь все так хорошо начиналось, а теперь я чувствовала, как страх запустил ледяные щупальца в моё сердце.

— Так что же тогда случилось? — спросила я, имея в виду то утро, когда упала без сознания в ванной комнате.

Вэлиан же понял мой вопрос по-своему.

— Ты вправду хочешь услышать про грязные политические игры?

— Да нет же! Я про тот день, когда я потеряла сознание.

Он внимательно посмотрел на меня, а потом прижал мои похолодевшие пальцы к губам.

— Это были последствия изменяющейся магии. Когда она становится иной, то начинает требовать больше тепла. Но в твоем случае… — Вэлиан глубоко вдохнул, будто ему не хватало воздуха. — В твоем случае, нельзя предугадать, во что именно выльется новая магия. Она не просто втянула всё тепло. Она буквально замораживала всё, что находилось рядом.

— Тогда ты тоже должен был замёрзнуть, разве нет?

— Тебя грел не я, а Феникс. Для обычного человека всплеск твоей магии мог стать смертельным.

— Другими словами, я опасна? — я постаралась придать своему тону как можно больше беспечности и понадеялась, что Вэлиан не заметит, как мне страшно.

Но он заметил. Его ладонь легла сверху на мою и легонько сжала её.

— Не переживай, — он так тепло улыбнулся, что мне отчаянно захотелось ему поверить. — Тебя никто не тронет, — и прежде чем я успела опомниться, Вэлиан поцеловал меня.

Поцелуй получился неожиданным, но удивительно нежным, словно он боялся спугнуть. Его губы оказались мягкие, чуть сухие. Я ощущала его тёплое дыхание на своих губах. В ушах зашумело от напряжения и растерянности. Эта близость казалась одновременно немыслимой, но… такой желанной.

Что ж, теперь будет очень неловко… По крайней мере мне.

Поцелуй оборвался внезапно. Вэлиан чуть отстранился. Несколько долгих секунд я таращилась на О'Рэйнера, словно замороженная, всё ещё ощущая фантомное тепло его губ. Его взгляд скользнул по моему лицу и задержался на губах.

Щёки мгновенно вспыхнули, меня обдало горячей волной смущения. В голове метались тысячи мыслей, но ни одной внятной. Мне отчаянно хотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, стать невидимой. Кажется, я даже забыла, как дышать.

— Я… — выдохнула я, но слова застряли в горле. Вэлиан лишь чуть заметно улыбнулся, и серебристые глаза потеплели. В них мелькнуло озорство мальчишки, довольного своими проказами. И от этого стало только хуже. — Мне… это… надо проверить, не сожрала ли Книга Сержана…

Вэлиан, кажется, на секунду растерялся. Левая бровь вопросительно приподнялась. Я нервно облизнула губы, пытаясь найти хоть какие-то слова, но вместо этого выдала что-то вроде «Они не очень дружат, так что я пойду» — и бросилась прочь, не дожидаясь ответа и чувствуя, как его взгляд прожигает мне спину.

Пальцы уже легли на ручку двери, когда я услышала чуть насмешливый голос Вэлиана:

— Эжена, я буду ждать тебя на балу.

«Боюсь, что не только ты меня там будешь ждать», — мрачно подумала я. Несмотря на почти осязаемую неловкость, всё же нашла в себе силы обернуться и с улыбкой помахать ему на прощание.

Глава 14. Тени на клинке

У любви нет логики. Иногда она просто

падает на голову. И лишает остатка мозгов.

Если они, конечно, были.

На следующее утро я едва смогла оторвать голову от подушки. Я спала безмятежно, как новорожденный дракон в своём гнезде, — ни смущения от вчерашнего, ни тревоги завтрашнего дня не пробились сквозь крепкую завесу сна. Лишь противный звон будильника, словно набат, вернул в реальность.

Пошатываясь и зевая во весь рот, я вышла на кухню, чувствуя себя так, будто прошла пешком до другого конца столицы и обратно.

Жан Сержан восседал за столом, словно король на троне. Он читал последний выпуск «Вестника Велантры», изящно закинув ногу на ногу. Его лица не было видно за страницами газеты, но я была готова побиться на старую ведьмину метлу, что призрак просто делал вид, будто погружён в чтение.

— У меня к вам вопросики, ваша светлость, — зевнула я и плеснула воды из графина в стакан.

— Вот как! — Страницы затрепетали, как будто Жан намерился их перевернуть, но передумал. — Ни доброго утра, ни здравствуйте… Сразу допрос с пристрастием…

— Почему вы утаили, что знакомы с О'Рэйнером?

Призрак посмотрел на меня поверх газеты. Его взгляд был абсолютно спокойным, но в нём мелькнул некий огонёк, который я сразу не распознала. Лёгкая улыбка тронула его призрачные губы.

— М-м-м, надо проверить, не сожрала ли меня Книга? — протяжно, словно издеваясь, произнёс он. Меня обдало жаром: он наверняка всё видел. — Весьма оригинально. Я уж грешным делом подумал, что вы действительно забеспокоились обо мне, мой неюный персик. А, оказывается, просто сбежали от влюбленного в вас Феникса.

Я опешила. Сержан смеётся надо мной? Я пыталась натянуть на себя маску безразличия, но ладони вспотели.

— Да, я сбежала и не вижу в этом ничего ужасного, — выдавила я сквозь стиснутые зубы. Мне сделалось стыдно за своё поведение. Взрослая женщина, а повела себя, как впечатлительная институтка, которая впервые поцеловалась. — Вернёмся к делу. О'Рэйнер. Почему вы не рассказали, при каких обстоятельствах познакомились с Вэлианом?

Сержан иронично приподнял бровь и… внезапно ссутулился. В его полупрозрачной фигуре чувствовалась какая-то вековая усталость, меланхолия, прошедшая через года.

— Моё знакомство с Вэлианом… О, оно было весьма… запоминающимся, — он произнёс это с паузой, словно взвешивая каждое слово. Голос, обычно ироничный и хлёсткий, сейчас звучал чуть тише, с едва уловимой хрипотцой, словно каждое слово давалось с трудом, проходя сквозь болезненные воспоминания. Он не смотрел прямо в глаза, а, скорее, сквозь меня, в какую-то далёкую точку в пространстве, где, видимо, находились обрывки его прошлой жизни. — Во все времена есть те, кто поддерживает власть, и те, кто ею недоволен. И те, на чьей стороне больше знаний и сил, как правило, побеждают… Кирогуро. Отвратительный городишко на отшибе Барбурии, где воздух плавился под безжалостным солнцем, а влажная духота въедалась в кости. Настоящая западня, из которой не было выхода. Мятеж там зрел долго, как гнойник, пока не прорвался. Изнывающие от жары, ослабленные лихорадкой и тошнотой, полуголодные солдаты превратились в тень тех людей, которыми когда-то были. Отчаяние копилось месяцами, пока не переполнилось и не вылилось