Повелители драконов: Земля злого духа. Крест и порох. Дальний поход - Андрей Анатольевич Посняков

сейчас… Смотреть в карие, такие родные глаза, гладить ладонями спинку, талию, ощущая жаркую кожу бедер, ласкать пупок… потрогать кончиком языка налившиеся соком соски, аккуратные, с мелкими пупырышками, от которых бросало в озноб… коричневато-розовые… ам! Сладкие, верно…

– Съем тебя! Слопаю!

– Это мы еще посмотрим, кто кого?!

Глаза девушки закатились, участилось дыхание, движения стали порывистыми, страстными, словно то, что происходило сейчас, Настя ждала долгие годы… так ведь и ждала… И гладила теперь горячие плечи любимого, чувствовала его всего, и от того было так приятно, так хорошо, так… что и не описать словами!

– Ах…

С приоткрытых, чуть припухлых губ сорвался слабый стон… Девушка затрепетала… И снова – стон… и закушенные почти до крови губы, орошаемые соленой терпкостью поцелуя, вроде бы такого греховного, но… такого долгожданного, такого, за который можно отдать всю себя… что сейчас Настя и делала, откровенно наслаждаясь – изгибаясь, подставляла под нежные пальцы любимого упругую, с налитыми соками, грудь, ямочку пупка и еще те ямочки, что чуть пониже спины… Разгоряченное тело ее, столь хрупкое с виду, казалось Ивану настолько прекрасным, что молодой человек закрывал глаза – и боялся открыть! Не пропало бы все, не ушло! А вдруг наваждение? Сон? И шарил руками… Вот – бедра, вот спинка, вот…

– Ага! А ну-ка… Ага…

Начинало темнеть, и терпкий запах цветов плыл в воздухе теплым благоухающим покрывалом, а длинные тени берез протянулись к стругам, словно протоптанные кем-то тропинки.

– Как пахнет! – расслабленно потянулась Настя. – На Ивана Купалу, на лугах, так же вот пахло, ах…

– Ты смотри, отцу Амвросию про Ивана Купалу не говори – обидится.

Молодой человек улыбнулся, погладил прильнувшую к нему девушку по плечам и, вытянув руку, сорвал багровый, с большими лепестками, цветок, поднес к губам, понюхал.

На взгляд Ивана никаким Иваном Купалой тут и не пахло, запах напоминал, скорее, распаренный березовый веник, с некоторой примесью дегтя или смолы. Впрочем, суженая почему-то считала иначе:

– Ах, сладкий какой аромат!

– Да ты понюхай лучше-то…

– Сладкий…

Девушка прикрыла веки, явственно ощущая аромат не столь уж и далекого детства… и словно оттуда, из детства же, в мерцающе-обволакивающем мареве сна выплыли вдруг бегущие среди ромашек подружки, те самые, из прошлых счастливых лет: пухленькая веселушка Агафья, задумчивая дочка лодочника Матрена, светлоокая Марьюшка… пономаря Патрикея дочь… или нет, пономаря дочкой все-таки Агафья была… была… была…

А веники бы лучше в начале лета заготовлять, в конце-то совсем не тот веник, после первой же баньки лист летит, не держится – нет уже того, первозданного, сока. Еще и замочить венички – казалось бы, такое простое дело – и то нужно умеючи, в нескольких водах, да вначале сполоснуть, вот тогда пойдет запах… такой, как сейчас – пряный и нежный запах березового листа, смешанный с шалфеем и чабрецом – эти травки можно тоже в кадку добавить, хоть многим то и не по нутру, а вот Иван любил… Зачерпнуть из кадки корцом, плеснуть на раскаленную каменку – и по всей баньке такой дух поплывет… плывет… плывет… перед глазами все плывет… тает…

Еремеев очнулся от плеска волн. Свет полной луны лился сверху прямо в глаза, а сам атаман почему-то лежал на дне узкой лодки… Даже, скорее – валялся, по рукам и ногам связанный! Голову ломило так, будто по ней колотили палками, приземистые фигуры гребцов раздваивались и словно бы колыхались в прохладном, пронизанном лунным светом воздухе…

Черт!

Стараясь не обращать на себя внимания, Иван пошевелил руками – связали надежно, нечего и говорить, молодцы… знать бы еще – кто вы? Хотя… догадки строить можно. Господи… Настя! Она-то где? Они же на лугу вдвоем были, лежали в траве, тесно прижавшись друг к другу, нюхали багрово-красные цветы, пахнувшие баней…

Атаман повернул голову и увидел лежавшую позади себя Настю, девушка, похоже, спала, лежала недвижно и тоже связанная. Вот так дела-а-а!

Пользуясь ярким светом луны, молодой человек присмотрелся к гребцам – длиннорукие сгорбленные фигуры с широченными плечищами и огромными головами, мощные челюсти – такими и сырое мясо – запросто! – маленькие, запрятанные под массивными нависающими бровями глазки.

Людоеды! Менквы! Тут и думать нечего, все очень хорошо видно… Значит, людоеды захватили их в плен, зачем – понятно. Сожрать, зачем еще-то! Для чего-то иного эти мерзкие тупые создания пленных не брали… ну, разве что девушек – позабавиться перед тем, как сожрать! Ах, Настя, Настя…

Надо что-то придумать, придумать что-нибудь… Иван едва сдержал стон – хорошо зная менквов, по поводу своей – и Настиной – дальнейшей судьбы молодой человек никаких иллюзий не строил. Нужно было просто вырваться и бежать, бежать, поначалу – куда глядели бы глаза, лишь бы подальше от похитителей-людоедов… О, боже! Менквы что же, умели долбить лодки? Что-то в их вонючих становищах ни одной лодки атаман лично не видел, да и другие казаки ни о чем таком не докладывали. А это ведь немалое искусство – не так-то просто сладить хорошую однодревку, прочную и вместе с тем легкую, вместительную. Да и управлять ею, особенно ночью, тоже не так-то легко.

Эта вот – довольно большой челнок, вместительный, кроме пленников еще и двое гребцов менквов слаженно машут веслами… и еще должен быть человек на корме: направлять лодку широким веслом, задавать темп гребле.

Ну, вот он…

Еремеев приподнял голову… и вздрогнул, неожиданно для себя встретившись взглядом с сидевшим на корме неким запредельным существом – явно не менквом… а каким-то выходцем с того света… Ну и ну! Вот так кормщик! Весь какой-то высохший, на груди – ожерелье из змеиных и птичьих голов, а вместо головы – череп! Ослепительно-белый, с пугающе пустыми глазницами… впрочем, нет, глаза все таки имелись – обычные глаза, небольшие, сверкающие в свете луны пристальным вниманием и злобой.

Так это никакой не череп, ага… вернее, череп, но… Маска!

Сидевшее на корме челнока существо, недобро взглянув на пленника, внезапно подняло руку, что-то негромко сказало…

И веки Ивана внезапно налились тяжестью, голова же со стуком упала на днище лодки. Атамана вновь сморил сон, Настя же так и не проснулась.

Мерно гребли менквы, и узкий челнок неслышно скользил по темным водам озера, пока не свернул в узкую, заросшую по берегам непроходимым лесом, протоку. Где-то впереди послышался угрожающий рев… Существо в маске-черепе, привстав, что-то гортанно крикнуло. Рев перешел в глухое ворчание, стих…

От этого рева Иван снова проснулся, но теперь уже вел себя похитрее, не дергался, не поднимал голову, просто слушал и