Повелители драконов: Земля злого духа. Крест и порох. Дальний поход - Андрей Анатольевич Посняков

– Мы тоже перекусить не успели. Как и дозорные.

– Да что же теперь делать-то? – всплеснула руками смуглолицая красавица Олена. – Совсем, что ль, не есть?

– Что-то ведь можно есть, – атаман погладил пальцами шрам. – А что-то нельзя. Точно – наговор это был, колдовство злое, силою молитвы христовой прекращенное!

– Да-да-да, – охотно поддакнул священник. – Силою святого слова!

– И бубна, – остяк прошептал себе под нос, едва слышно, а уже громче высказался по поводу пищи: – Не могли они на рыбу заговор наслать – мы ведь ее не только в озере этом ловили, но и по пути, да-а.

– На что-то такое, чего у нас раньше не было, а потом вдруг появилось, – тихо промолвила Настя… и тут же сверкнула глазами. – Соль!

– Соль?

– А ведь правда и есть! – ахнул отрок. – Как же я сразу-то не приметил – корзины-то менквы делать не умеют! Значит, не их корзины-то, да-а. Да и вокруг хижины слишком уж чисто – ни костей, ни… эгм… того, что люди из себя выделяют. Жили бы там менквы – все вокруг загажено было бы, да-а! И череп – слишком уж он был поцарапанный, пыльный, а менквы мертвым головам поклоняются, берегут.

– Я тоже об этом подумал, – почесав бороду, Олисей передернул плечом. – Да как-то и в голову не взял.

Выслушав всех, Еремеев протянул руку к березовому туеску с серой крупною солью, той самой, что недавно взяли в становище людоедов:

– Говорите, соль?

– Соль, соль! – неожиданно выкрикнул Маюни. – Мы ведь все о ней говорили, думали – как раз тогда соглядатай на драконе летал, Силантий-десятник его видел. Тот колдун мысли наши и подслушал, да-а! А потому уж сир-тя подсунули соль. А мы и взяли, да-а. И вот что вышло!

– Значит, соль… Испытаем на ком-нибудь?

– На мне испытайте! – без колебаний вскочила на ноги Устинья. – Только свяжите сперва крепко-накрепко.

Ослоп ухмыльнулся:

– Не боись, девица, свяжем, как надо.

– Стойте, стойте! – поспешно замахал руками юный остяк. – Меня лучше берите, я не такой сильный, как… меня легче связать, да-а… Вот! – подскочив к Михейке, отрок протянул руки. – Вяжи!

– Нет! – неожиданно возразил отец Амвросий. – Ты, парень, внук волхва и сам волхв – вдруг да не подействует на тебя, или подействует, да не так? Рисковать не будем. Устинья, дщерь моя, ты хорошо подумала?

– Да, батюшка.

– Ну, подойди…

Подойдя к священнику, девушка опустилась на колени и наклонила стриженую голову. Священник тихо благословил, прочел молитву… Михейко Ослоп взял веревку…

– Нет! – подскочил Маюни. – Я сам свяжу. О, великий Нум-Торум… Не сильно туго, Ус-Нэ?

– Нет, – девчонка неожиданно улыбнулась, – не сильно.

– Ну… – вновь потрогав шрам, Еремеев подхватил туес. – Вот те соль…

– Да что голую-то соль есть? – ахнул Михейко. – Дайте вон рыбину…

– Не надо рыбы, – тряхнула темною челкой Устинья. – И одной соли хватит. Маюни, давай-ко положи… на язык.

Отрок живенько насыпал соль – чуть-чуть, щепоточку; девушка улыбнулась, проглотила, прикрыла глаза…

– Эй, эй! – осторожно потрогал ее за плечо отец Амвросий. – Ты, дщерь моя, просто так не сиди – рассказывай, что да как. Голова не кружится ли… да что тебе видится?

– Не, не кружится, – Устинья подняла веки. – Только пить хочется, с соли-то.

– Сейчас, сейчас, принесу водицы! – схватив пустой котелок, Маюни бросился к озеру.

Священник ласково погладил девчонку по голове:

– Так что ты видишь-то, дщерь?

– Вас всех вижу… вижу, мальчишка к воде побежал… – Синие глаза девушки вдруг заволоклись серебристо-сиреневой поволокою, словно в глубине их вспыхнуло вдруг неистовое колдовское пламя.

– Вижу, вижу… все-ех! – Устинья с неожиданной силою дернулась, облизала губы и зыркнула вдруг на священника с такой жуткой яростью, что тот попятился, забыв про молитву и крест. – А-а-а-а! Кат строгановский, Онфимко! Ты зачем батюшку мово замучил, пес? Отвечай! Живо! – девушка истошно закричала, рванулась, глянув на атамана. – А-а-а-а!!! И ты здесь, Семен Аникеевич?! На пленницу опозоренную пришел взглянуть! Мой полон – твоих рук дело, твоих… Не пошли ты меня тогда на торг… Ишь ты, Евдокию Лачинову, деву боярскую, в жены взял… молодуху – старик! Знаю, меня хотел, да я… да и род Лачиновых познатнее моего будет. Ах, Семен Аникеевич!!!

Устинья уже кричала так, что хотелось зажать уши, уже ясно всем стало – соль! На ней, на соли людоедской, заклятье.

– Вижу, вижу толпу разъяренную! Все люди посадские – Митька Амросов, щитник, Костька Сиверов из артельных людей… солевары, рыбники… Все сюда, сюда, к хоромам твоим воровским, неправедным! Не спастись тебе, Семен Аникеевич… Беги, беги, старый дурень, а то поздно будет! Народец-то разъярен, с кольями, с топорами, с ножами… А неча было выпендриваться! Вот те кареты твои! Вот те хоромы! Ой, дурак, дурачинушка, ты что на крыльцо-то вышел? Кто те сказал, что посадские тебя уважают, все знают – что вор! Какое же вору почтение? Разве только от тех, что прикормлен – от дворни… Ой, не верная у тя дворня, Семен Аникеевич! И жена твоя Евдокия давно на младого приказчика смотрит… на что ты ей, старый пес, нужен?

– Давай, отче Амровсий! – что есть мочи закричал Еремеев. – Твори молитву, твори! Как бы худа с девой не вышло!

Священник поднял крест:

– Силою слова Господня заклинаю тебя, дщерь…

Маюни схоронился невдалеке, за березками – чтоб не мешали. Вытащил бубен, ударил:

– О, Мир-суснэ-хум… О, Колташ-эква, мать сыра-земля… умм! Умм! Умм!!!

– Ага, Семен Аникеевич! Рвут тебя, ворюгу, рвут, палят хоромины… Огонь! Огонь! Кровь! Страшно-о-о-о!

Устинья вновь задергалась, извернулась, укусила Михейку за руку, хотела и священника цапнуть, да, наткнувшись взглядом на святой крест, вдруг замерла… головою поникла, заплакала…

– Нет мне теперь жизни нет… боярская дочь… оболганная, опозоренная… И рода моего нет – все Строгановы, подлюки… Отомщу, ух, отомщу-у-у… у-у-у-у….

– Силою животворящего сего креста, спаси, Боже-е-е…

– Помоги же Мис-нэ, лесная дева, и ты, Великий Нум-Торум, помоги…

– Рвите, парни, татя поганого Семенку, рвите-е-е!!! Весь род их… Кровь, кровь! Огонь!

– Аминь! Аминь! Аминь!

– Умм! Умм! Умм!!!

Рокотнул бубен. Сверкнул на закатном солнце крест.

Устинья повалилась с ног, упала б, кабы не поддержали, положили у костерка на кошму.

– Уснула дева-то, – благостно зажмурился отец Амвросий. – Помог животворящий крест.

– Пусть спит, – Иван мотнул головой. – А мы поедим… без соли. Всю соль надобно в озеро… нет, лучше в землю зарыть! Да… – атаман с жалостью глянул на спящую девушку. – Посидите с ней кто-нибудь. Присмотрите.

– Я посижу! – спрятав бубен, выскочил из-за берез юный остяк. – Не беспокойтесь, присмотрю, да-а.

Казаки и девы – кого не настигло коварное колдовство сир-тя – уселись у костра, поели… без всяких последствий… и без соли, разумеется.

– Соль-то