Повелители драконов: Земля злого духа. Крест и порох. Дальний поход - Андрей Анатольевич Посняков

– Вот! – радостно засмеявшись, атаман обнял девчонку за плечи. – Вот! Так-то иное дело совсем – не тележник, а купец богатейший… пусть и не боярин, да по нынешним временам – захудалым боярам с купцами-то родниться не зазорно. Тем более батюшка-то твой в государевом дворе был!

– Б-был… – охотно соврала дева. – А как же? Что мы, хуже других? Но… – Настя вдруг поежилась. – Там весь, верно, списки имеются… Где-нибудь на Москве.

– На Москве, может, и имеются… – Иван крепко прижал возлюбленную к себе. – А у нас… Да, ежели что, списки те и дописать можно… да и государь наш Иоанн Васильевич не вечен.

– Ой, Иване… – Настя зябко поежилась. – Я все же боюсь – подлог то…

– Подлог, – Еремеев развел руками, как будто бы разговор шел о какой-то совсем уж никому не нужной мелочи, решительно не влияющей ни на что. – Но я ведь хочу, чтоб ты моею женою стала! А ты?

Вместо ответа девушка повернула голову и крепко поцеловала Ивана в губы. Поцеловала с жаром, со страстью, молодой человек даже почувствовал, как напряглась под тонкой рубашкою упругая девичья грудь! Напряглась, встрепенулась, наливаясь соком томленья и неги… упали на глаза густые ресницы…

– Нет! – отпрянула Настя. – Я понимаю, у многих иные обычаи, а у нас – вот такие. Потому до свадьбы – ни-ни! Понял?

– Понял, – эхом отозвался Иван.

– Тогда пойдем уже… Постой…

Девушка снова принялась целоваться, никак не хотела отпускать суженого, хотя в глубине души и опасалась, что что-то пойдет не так… гораздо дальше зайдет… зашло бы…

– Ну-ну, хватит… хватит уже. Господи… – Настя вдруг прислушалась. – Кто хоть там так орет-то?

И в самом деле, из-за сосняка, от костров, раздавались какие-то крики, звуки ударов, вопли и злобный, какой-то сатанинский смех. Словно в кабаке во время хорошей драки!

– Н-нна!!! Получи, тварище!

– Ты кого тварищей обозвал, пес худой?

– Я – пес худой? Ах ты ж…

– А-а-а-а-а!!!

– У-у-у-у-у!!!

– Ухо, гад, отпусти, ухо…

Настена, привстав, приложила к уху ладонь:

– Похоже, дерутся!

– Да, – озабоченно кивнул атаман. – Похоже, что так. Пойдем-ка! Хотя… нет. Иди-ка ты лучше к стругам.

Девушка гордо повела плечом:

– Нет, я с тобой. Где ты – там и я буду.

Остановившись, атаман взял девчонку за плечи:

– Пойми, там, похоже, заварушка серьезная. А на стругах – порох, пушки, пищалицы… Вдруг да кто-нибудь доберется, палить начнет? Иди на струги, мой приказ передашь – к тому берегу поскорей отходите.

– Хорошо, – Настя соображала быстро и тут же перестала ерепениться. – Передам. А дозорные на стругах меня послушают?

– Там Чугреев ныне за главного, он к тебе добре… Да и слово тайное скажешь, нынче – «Ревель и Нарва». Повтори!

– Ревель и Нарва, – послушно повторила девчонка. – Что тут запоминать-то?

– Ну, с Богом тогда!

Чмокнув Настену в щеку, атаман поспешно побежал к лагерю, не видя, как с большой тревогой в карих глазах суженая осенила его крестным знамением, попросив у Богородицы-Девы помощи и защиты.

Взять в жены худородную! Это же надо… И это он, похоже, со всей серьезностью. Даже на подлог готов пойти… ради нее, выходит? Настя счастливо улыбнулась, обходя водою густые заросли ив. Выходит, так… если Ивану верить. А как же не верить-то, когда так хочется верить?! Да и не должен бы он врать – перстень вот подарил… как не так уж и давно – Огнев Кольша кормщик – рыженькой Аврааме. Авраама-то была счастлива, хвасталась подружкам, а те – многие – по ночам тихо плакали. Не сказать, чтоб от зависти, просто хотелось, чтоб и им тоже повезло. И вот Иван – Насте…

Ишь ты! Девушка все никак не могла поверить, то и дело трогая надетый на указательный палец перстень. Да, батюшка ее покойный, царствие ему небесное, имел-таки мастерскую, правда, одну, а не несколько… Да даже если и несколько, все равно ведь не в царский двор записан! Царский двор… так лет двадцать уже называли тех, кого когда-то кликали кромешниками или опричниками. Средь них разного люду хватало, были и бояре, и дети боярские, и дворяне, и купцы – взять хоть тех же Строгановых! Почему бы и батюшке, Стефану, не быть? Чем он хуже Строгановых? Тем, что богатства поменьше?

– Эй, кто там шарится?! – строго окликнули со струга. – Отзывайся, не то щас пальну!

– Ревель! – поспешно выкрикнула девчонка. – Ревель и Нарва!

– Влезай! – склонившись со струга, Чугреев протянул руку. – Случилось что? Коль с атамановым словом…

– Случилось! – облизав вдруг пересохшие губы, со всей серьезностью кивнула посланница. – Якоря поднимайте, к тому берегу велено всем отходить спешно.

– Иди ты! – не поверил было Кондрат.

– Ревель и Нарва! – в голосе Насти заиграли железные нотки. – А ну, исполнять! Живо!

– Да слушаюсь я, слушаюсь, – Чугреев повернулся, закричал в темноту: – Эй, робяты! Делай, как я! С якорей снимайся.

Когда Иван подбежал к кострам, драка – а, скорее, массовое побоище – уже разрослась не на шутку. Насколько мог оценить выбежавший из зарослей атаман – дрались все и со всеми, дрались остервенело, в охотку, а кое-где – уже и звенели сабельки!

– Н-на! Н-на! Н-на-а-а! – какой-то лихой казак, усевшись на своего поверженного сотоварища, деловито лупил его окровавленными кулачищами по лицу. – Получай за все, вражина! За что меня катам хотел отдать?

– А ты меня? – хрипя, поверженный злобно плевался кровью и пытался укусить бывшего за кулаки. – Из-за тебя плетей отведал, из-за тебя!

– Ах вы, корвищи, вы так? – это уже кричали девы, вцепившись друг дружке в волосы, визжа, лягаясь…

Вот худенькая, с конопушками, Федора, зафыркав, словно разъяренная кошка, с неожиданной прытью набросилась на осанистую белокожую Владилену, та отбивалась, тупо размахивая кулачищами, однако не тут-то было – отброшенная ударами Федора вновь вскочила, кинулась – вцепилась руками в горло. Обе девушки упали в траву, оголяя тела, затрещали порванные рубахи… Кстати, девушки северного народа ненэй ненэць уже давно сорвали с себя все одежки и со страшными криками дрались голыми, а некоторые – и кидались камнями, выкрикивая какие-то свои ругательства и окаянную языческую божбу.

Кто-то уже лежал бездыханным, кто-то, вопя, корчился в крови.

– Господи, да что же это такое делается-то? – перекрестясь, Еремеев выхватил саблю. – А ну, прекратить! Кому говорю, хватит уже!

Голая красавица Аючей, зарычав, бросилась на него с дубиной, да шваркнула так, что атаман едва увернулся! Левая грудь девушки была расцарапана, на животе, чуть пониже пупка, фиолетился, наливаясь желтизною, огромный синяк, ноги и руки покрывали кровавые ссадины, а широко распахнутые глаза сверкали каким-то невообразимо сумасшедшим, серебристо-сиреневым сиянием, словно вечернее колдовское солнце!

– Уйди, дева! –