Ельник - Ульяна Ма

шел чуть позади, потому как зимние тропы узковаты для них двоих. Мара направлялась к беседке, частично занесенной снегом еще вчера, но которую уже сегодня слуги, по велению княгини, расчистили. Это место навевало мутные воспоминания о Сварге, но кто это был? Кажется, кто-то близкий и любимый, но такой далекий и чужой. Мара, сняв рукавичку, стряхнула снег с перил беседки и проследила, как легкие снежинки сливаются с сугробом. Грушевое дерево, раскинув голые ветки с шапками снега, молча взирало на гостей.

Вдалеке снег хрустел под тяжелой поступью лошадей. Дауд услышал их давно, когда еще лошади только вошли в сад. Один всадник – тяжелый, опытный, на резвом тонконогом коне; второй легче, конь у него взрослый, спокойный. Учитель и ученик? Сначала лошади шли шагом, а потом перешли на рысь. И вот Мара, подняв взгляд от сугробов снега, обратила взгляд в сторону нарастающего звука лошадиных копыт. Из-за еловых веток сначала показалась сначала одна лошадь, гнедой мерин, на котором, покачиваясь в седле, ехал Марк. Второй изабелловый жеребец, еще совсем молодой, буйный, но всадник – опытный взрослый мужчина, который умело держался в седле. Завороженными вытаращенными глазами Мара следила за лошадьми, которые, приблизившись к беседке, перешли на шаг и остановились.

– Я надеялся вас встретить в такую погоду, – улыбнулся Марк сначала Маре, а потом перевел взгляд на Дауда. – Давно гуляете? Не замерзли?

– Нет. Только вышли, – ответил Дауд.

Молодой жеребец танцевал на месте, жаждая двинуться дальше не шагом и рысью, а рассекать узкую тропу, сносить боками сугробы, мчась галопом или карьером. Но наездник натягивал поводья, и рот жеребца пенился, он изгибал шею и прижимал уши.

– Хочу прокатиться, – шепотом сказала Мара, обращаясь к Дауду.

– Давай, я прокачу, – Марк протянул вперед руку, но Мара не замечала его, она обращалась к Дауду и только к нему.

– Небезопасно, – Дауд ответил Марку и перевел взгляд на Мару. – Вы хотите проехаться?

– Это спокойный конь, Дауд, – Марк похлопал мерина по шее. – Да и я не первый день учусь. Могу в рысь, галоп и прыжки. Мара мелкая, я ее легко удержу в седле. Проедем кружок шагом по саду и вернемся сюда.

– Нет, – отрезал Дауд, но Мара обхватила его ладонь руками и безмолвно трясла ее.

Конечно, Дауд прекрасно видел и спокойного коня, который обучил уже не один десяток всадников, и Марка, который уверенно, даже излишне бойко держался в седле. Но отпустить Мару разъезжать в сопровождении юноши и учителя по верховой езде он не мог. Мара настойчиво трясла его руку и заглядывала в глаза, всеми силами пытаясь выразить молчаливое, неуемное желание проехаться верхом.

– А вы ездите верхом, господин? – сипло поинтересовался всадник. – Если да, то можете сделать круг на моем жеребце, объехать конюшню и вернуться сюда. Я подожду.

Глаза Мары загорелись, и она даже стала пританцовывать на месте от восторга.

– Езжу, – ответил Дауд, спускаясь по ступенькам беседки. Мара вприпрыжку следовала за ним. Старик, шумно вздохнув, спешился и, придерживая танцующего жеребца, передал поводья Дауду.

– Вы только крепко его держите. Он молодой, бегучий.

Ничего не ответив, Дауд ловко забрался в седло, а затем без усилий посадил перед собой Мару. Он хотел усадить ее по-дамски, ногами на левую сторону, но Мара упорно перекинула вторую ногу на другой бок коня и по-другому сидеть отказалась. Не став спорить, Дауд тронул жеребца, обогнул коня Марка и двинулся вдоль по тропе, ведущей к мостику через речку.

Изабелловый конь рвался вперед, но Дауд крепко натянул повод, как это делал старый всадник. Марк пустил коня шустрой рысью, чтобы поспевать за Даудом и Марой.

– А я помню, Мара тут провалилась и простыла, – крикнул им вслед Марк, когда лошадиные копыта звонко простучали по деревянному мостику. – Помнишь, ты ее вытащил из воды?

– Помню.

Дауд ничего никогда не забывал. Каждое воспоминание, словно документ в канцелярии: стоит только запросить, и он будет подан на стол свежими, яркими красками с мельчайшими деталями. Дауд помнил, как Мара встала в этой речке-луже, как он взял ее на руки и нес во дворец, холодную, дрожащую; помнил, как ее била горячка и как он впервые увидел ее ослабшей и беспомощной. Там, у старика-алхимика в башне, он совершил жуткое деяние, о котором не узнает никто, даже сама Мара. Дауд помнил, как с подачи алхимика дал свою сукровицу, чтобы организм Мары нашел в себе силы бороться. И где теперь этот алхимик? Люди бы сказали, что это ирония, но у нефилимов нет такого слова.

Мара восторженно мотала головой и путала пальцы в длинной светлой гриве жеребца. Дауд придерживал ее левой рукой, но девушка и сама могла сохранять равновесие. Взгляд ее был прикован к замерзшей под слоем снега речке, и, даже когда они проехали мимо, она еще оборачивалась ей вслед. Марк пытался поймать этот взгляд, но Мара будто не замечала его, словно никакого второго наездника здесь не было.

Они выехали к прямой дороге, которая плавно огибала розовую аллею, ведущую к храму Всеживы. Или, правильнее будет сказать, к храму местных божков? Но они не стали заезжать в аллею, а поехали по прямой дороге, которая выводила к конюшням.

– Быстрее… – прошептала Мара, чуть обернувшись к Дауду. – Хочу быстрее.

Словно понимая ее слова, конь начал ускоряться. Дауд хотел придержать его, но ощутил, как восторженно и дико затрепетало сердце девушки, когда она ощутила скорость лошади. Дауд расслабил повод, и изабелловый жеребец рванул с места, разбрызгав пушистый снег во все стороны. Маленькое девичье сердце забилось в груди, как птица в клетке, она вжалась пальцами в гриву коня, а Дауд крепче прижал ее к себе. Скорость не пугала ее, а только завораживала.

– Эй, куда? – крикнул вслед Марк, пришпорив своего мерина. Стук копыт не приглушал даже слой снега на дорожках, кони мчали галопом, вздымая снежные волны, храпя и изгибая тонкие шеи.

Мара засмеялась и вдруг раскинула руки в стороны. На ее лице сияла широкая улыбка, глаза слезились от холодного ветра, щеки жарко пылали, а волосы стали выбиваться из-под шапки.

– Быстрее! – крикнула она, когда дорога к конюшне стала расширяться. Впереди уже виден конный двор, на котором трудились рабочие. Княжеская конюшня.

Дауд почти полностью отпустил поводья, дав жеребцу полную свободу. Издав звонкое ржание, он вскинул голову и помчал во весь опор, сорвавшись в карьер. Будь Дауд человеком, он бы прослыл прекрасным наездником: крепко держа Мару, он вместе с ней склонился вперед, к шее коня, привстав в стременах. Ветер свистел в ушах, грива щекотала лицо