Предатель - Энтони Райан

бывший рыцарь-маршал Королевского Воинства открыл глаза и посмотрел на меня взглядом, в котором осуждения было не меньше, чем страдания. Он попытался что-то сказать, но получился только хрип. И всё же, пока мы его снимали, мне удалось разобрать несколько вразумительных слов.

— Наша вина… Писарь… — из его горла валил отвратительный смрад. — Твоя и… моя… наша вина…

Лорд Альтерик продержался всю ночь до первых проблесков рассвета. Мы унесли его с поля боя и разбили лагерь в лесочке в миле к северу. Завернув его в одеяла, я прислонил его к дереву и начал разжигать огонь, пока он то приходил в себя, то снова терял сознание. Он смог выпить лишь немного воды, которую мы лили ему в рот, а его тело содрогалось так, что становилось ясно: спасти его невозможно. Видя, как он страдает уже больше часа, я сказал Эйн, чтобы она перестала подносить флягу к его губам.

— Я поговорю наедине с его светлостью, — сказал я, а потом сидел у костра и смотрел, как отец Эвадины погрузился в сон, ожидая, что в любой момент его грудь может перестать тяжело подниматься и опускаться. Но он снова меня удивил, резко очнувшись, и некоторое время смотрел по сторонам в смутном непонимании. Потом на него нахлынули воспоминания, он содрогнулся и жалобно всхлипнул.

— Ты… — начал он скрипучим, прерывистым голосом, настолько непохожим на голос рыцаря, который отдавал команды на стольких полях сражений. — Ты… гордишься тем… что ты натворил, Писарь?

— Нет, милорд, — прямо и честно сказал я. — Не горжусь.

— Хорошо… и не должен. Но ведь… — он поднял голову, потрескавшиеся губы отодвинулись от зубов в пародии на улыбку, — я тоже… я, да? В конце концов, это были мы. Ты… и я. Мы сделали её… — Он напрягся, подавляя крик. — Женщиной, которая… может сотворить такое со своим отцом.

— Я не делал её чудовищем, — сказал я. — Я не заставлял мошенников и мистиков мучить девочку, охваченную видениями, которых она сама не выбирала.

— Я принимаю… своё бремя вины, Писарь. Но твоё больше… Я делал то, что считал правильным. Это была ужасная ошибка. Но нелегко… слышать, как твой ребёнок говорит то, что она не должна знать. То, что не должна знать ни одна душа. Если бы её мать была жива… — Его глаза на секунду потускнели от усталого отчаяния, а затем вспыхнули внезапным гневом. — Но всё равно, твоё преступление хуже. Я хотел сдержать её видения. Ты же их подкармливал. Ты… сделал её королевой. А теперь погляди, что она творит… со своим королевством.

Я заставил себя не отводить глаз от яростных обвинений в его взгляде. Это было меньшее из того, что мне причиталось. И я не стремился отрицать его суждение. Поле битвы и вонь, щипавшая ноздри даже на таком расстоянии, стали свидетельством всех моих махинаций во имя Эвадины. Я был и остаюсь виновным в самых ужасных преступлениях, и никогда не перестану платить за это.

— Мне нужно знать, как всё начиналось, — сказал я. — Как начались её видения.

Укутанный одеялом, дрожащий Альтерик пожал плечами.

— Кошмары, или я так думал. Она… бредила в постели. Издавала ужаснейшие крики, но ещё... слова. Иногда я их знал, а иногда… она говорила на языках, которых никогда не слышала. Зато слышал я. Мой отец… был посланником короля Артина при дворе салутана Иштакара… так что восточный язык я выучил в юном возрасте. И однажды ночью… я услышал, как моя дочь говорит на этом языке. Она говорила о ножах в темноте, о сыновьях, убитых обезумевшим отцом. Она говорила об огромном тронном зале в Иштакаре… залитом кровью родственников его правителя. Я хотел верить, что это просто очередной… кошмар. Говорил себе, что она услышала, как я говорил на восточном языке… сочинила сон из историй, которые я рассказывал о своей молодости. Но… несколько недель спустя, пришла весть, что салутан Алкад уничтожил свою семью… всех его сыновей зарезали по его приказу за одну ночь.

Я отлично знал эту историю, и от Сильды, и более детально от Локлайна, который был наёмником в Иштакаре незадолго до печально известной резни во дворце.

— Вы знали, — сказал я, когда Альтерик погрузился в молчание, а его светлые глаза затуманились. — Вы знали, что её видения реальны.

— Некоторые вещи… нельзя вынести, Писарь. — Он дёрнулся, пытаясь придать своим словам горячности, и его лицо скривилось. — Моя дочь… не могла быть ведьмой, или провидицей, или… кем угодно, кроме той доброй, красивой девушки, какой должна была стать. В этом был мой долг перед её матерью! В этом был мой долг перед Эвадиной, даже если она меня за это ненавидела!

Он в изнеможении обмяк — сморщенный остаток некогда прославленного воина, ожидающий освобождения смертью. Я должен был пожалеть его, но это чувство оказалось мне недоступно.

— Быть может, всё было бы иначе, — сказал я, скорее себе, чем ему, — если бы её не мучили. Быть может, Малициты бы её не забрали. Или же она принадлежала им с самого начала, и ничего бы не изменилось. Вряд ли мы когда-нибудь узнаем.

Альтерик слабо кашлянул и повалился набок. Одеяло упало, открыв слабо поднимавшуюся грудь с множеством синяков. Я встал, помог ему сесть и покрепче натянул на него одеяло.

— Знаешь, она рыдала, — пробормотал он. Голос теперь звучал так тихо, что казался просто шелестом едкого воздуха над едва шевелящимися губами. Я присел рядом с ним и наклонился поближе, силясь расслышать. — Она рыдала… когда меня подвешивали… когда её толпа резала моих солдат. Она рыдала.

По телу его пробежала дрожь, и во взгляде лорда Альтерика Курлайна, обращенном на меня, засиял последний яркий свет.

— Поклянись, Писарь! — потребовал он, наполнив голос всей властностью, на которую он был сейчас способен. — Поклянись, что спасёшь моего внука из её лап! — Рука выскочила из-под одеяла и схватила мою, его глаза были одновременно неумолимыми и умоляющими. — Поклянись!

— Клянусь, милорд. — Я сжал ему руку в ответ, глядя в глаза, и увидел в них проблеск признательности, прежде чем они закатились, и он рухнул мне на руки. На рассвете мы похоронили его в лесу под ветвями старого дуба. Я пометил ствол маленьким «х» на случай, если когда-нибудь вернусь, чтобы обеспечить сэру Альтерику более подходящую могилу.

* * *

— Я бы сказал, несколько сотен конных. — Тайлер отряхнул грязь с рук, поднявшись после изучения следов на земле в миле к северу от места боя. — И поменьше пехоты позади. Направляются на северо-запад, а потому я бы предположил, что это кордвайнцы — сколько