Сердце из черного льда - Терри Гудкайнд

Лила мрачно нахмурилась при виде этой картины:

— Почти сотня кораблей была уничтожена в Ильдакаре, но здесь по меньшей мере еще столько же.

Некоторые змеиные корабли были старыми и потрепанными, но на многих виднелись свежая древесина и новые синие паруса.

— Они продолжали строить корабли даже после того, как король с флотом отправился завоевывать Ильдакар. — У Бэннона пересохло в горле. Генерал Утрос уже вел армию по суше, а огромный норукайский флот выглядел готовым грабить прибрежные города. Здесь бы Бэннону не помешала помощь Никки и Натана. — Как Древний мир переживет это, Лила? Как мы можем их остановить?

— Мы найдем способ освободиться, — негромко, но твердо сказала Лила. — Мы одолеем их всех.

Скорбь молча стоял на палубе, точно застывшая гневная статуя. Он сжимал боевой топор и выглядел готовым зарубить любого, кто даст повод. Однако мрачное настроение короля не могло сдержать волнение других норукайцев. Они оживились при виде большого скопления кораблей.

Три судна вошли в защищенную гавань главного острова. Некоторые из грубых налетчиков переговаривались, желая поскорее увидеть своих жен и мужей.

Одна норукайка указала на выделявшиеся змеиные корабли в главной гавани:

— Смотрите, Ларс вернулся! — Она заскрежетала зубами, под шрамами на ее лице заходили желваки.

С отвращением Бэннон вспомнил Ларса, одного из трех норукайских капитанов, которые прибыли в Ильдакар продавать рабов. Бэннон, подстрекаемый Амосом, Джедом и Броком, устроил драку с Ларсом и его спутниками.

— Пресвятая Мать морей, если бы мне выпал шанс убить его. Из-за него меня приговорили к тренировочным ямам.

Лила рассмеялась:

— Я понимаю, почему ты ненавидишь этого человека, мальчишка, но вспомни, как тебе в итоге повезло. Если бы не глупая уличная драка, ты бы никогда не стал моим воспитанником. Теперь ты способен убить многих норукайцев.

— Обещаю применить все то, чему ты меня научила, — сказал Бэннон. — Как только появится возможность.

На крутых склонах вокруг бастиона виднелись висячие сады, от которых по отвесной скале тянулись пучки сочной травы. Норукайцы поселились на продуваемом всеми ветрами острове, поэтому выращивали все, что могли, а остальное добывали в набегах.

Когда три корабля пришвартовались к пирсу, налетчики сняли цепи с лодыжек рабов, но руки оставили связанными.

— Ведите их в бастион к остальным рабам, — прорычал Скорбь, — пускай работают, пока не переломятся. — Он скривил покрытые шрамами губы. — Или не умрут.

Вдоль причала к ним шла женщина, телосложением походившая на медведицу. Из-под кожаной юбки, усыпанной медными заклепками, торчали массивные голые ноги в сапогах до колен. Плотное облачение из акульей кожи едва сдерживало огромную грудь. Квадратное лицо очарованием походило на наковальню, а нечесаные рыжие волосы были заплетены в пять длинных кос, походивших на щупальца. Когда она открыла рот в приветственном выкрике, то стала еще больше похожа на змею.

— Король Скорбь, я устала ждать тебя. — Голос ее был таким громким, что болтовня сходящей на берег команды стихла. — Я готова вновь стать твоей любовницей. Не упусти свой шанс!

Женщина шагнула к королю, будто намеревалась напасть. Некоторые норукайцы усмехнулись, но лицо короля было мрачным.

— Атта. Я не вспоминал о тебе с самого нашего отбытия.

— Я тоже не теряла времени, — рявкнула Атта. — У меня были другие любовники, но они оказались совершенно непригодными. Когда я увидела твои корабли, то решила дать тебе еще один шанс. — Она сильно ударила короля по плечу, считая это флиртом. Когда он ударил ее в ответ, заставив пошатнуться, Атта только рассмеялась.

Бэннон вспомнил это имя. В своих многочисленных надоедливых монологах Мелок упоминал какую-то Атту.

— Однажды Скорбь был ранен так сильно, что ему пришлось пропустить набег, — прошептал Бэннон Лиле. — Атта высмеяла его за это. Скорбь сломал ей челюсть, так что ей тоже пришлось остаться.

— Ах, вот как они стали любовниками, — заключила Лила.

Похоже, она считала, что в таких ухаживаниях нет ничего необычного. Услышав слова Лилы, Атта повернулась к ней с презрительной усмешкой, глядя на стройную Морасит так, словно та была выпотрошенной рыбешкой на рынке.

— А ты кто такая? — Она нахмурилась при виде черного кожаного наряда Лилы. — Думаешь, сможешь соблазнить моего Скорбь? Ты сломаешься под ним.

— Если он попытается это сделать, я сама ему что-нибудь сломаю, — возразила Морасит.

Норукайцы прыснули со смеху, и мускулистая женщина ударила Лилу по и без того покрытому синяками лицу. Лила пошатнулась, но удержалась на ногах. Король Скорбь воспользовался этим и зашагал прочь по пирсу, не обращая внимания на женщину. Атта фыркнула и поспешила за ним.

Бэннона и рабов вывели из доков и потащили вверх по крутым тропкам. Вскоре они достигли внушительного каменного основания бастиона, где путь в массивную крепость преграждали низкие зарешеченные ворота. Железные створки повернулись на скрипучих петлях, и показался норукайский стражник, сердито глядевший на рабов.

— Всех вас отведут на кухни. Предстоит подготовка к пиршеству по случаю возвращения домой.

Вереница рабов со связанными руками, пошатываясь, следовала за Бэнноном и Лилой по сырому холодному коридору. Прохладный ветер и морская сырость делали обстановку угнетающей. С соляных наростов на потолке капала вода, а пол был скользким от слизких водорослей. Черный кожаный наряд Лилы почти не прикрывал тело, но она не выказывала признаков неудобства и выглядела донельзя решительной.

Стражник вел их все дальше. Потолок был столь низок, что приходилось нагибаться. Другие стражники замыкали строй, подгоняя рабов, если они двигались слишком медленно. Они поднялись по винтовой лестнице и двинулись дальше по коридорам, освещенным чадящими факелами.

Без окон и солнечного света Бэннон утратил чувство направления, но Лила молча отмечала и запоминала каждый шаг. Наконец они вошли в похожее на пещеру шумное помещение с раскаленными печами, бочками муки, большими каменными столешницами и тощими работниками, готовящими огромное количество еды. Рыба жарилась на решетках над очагами с ревущим огнем, а в больших котлах томилось рыбное рагу.

Запахи оглушали не хуже грохота кастрюль и сковородок. Голод Бэннона набирал силу со скоростью лесного пожара. Много дней он питался только рыбьими потрохами и помоями, и теперь у него подкашивались ноги от аромата пекущегося хлеба и подгоревшей рыбы.

— Еда! — крикнул один из пленников позади него, вытягивая связанные запястья в попытке схватить узелок с хлебом со стола.

На него набросился кухонный раб:

— Стой! Не трогай. — Он поднял